Он улыбнулся, как человек, который точно знал, что эта партия еще не закончена.
– …но я предлагаю вам возможность.
Дверца кареты распахнулась.
В лицо ударил поток холодного воздуха, принося с собой далекие звуки ночного города – стук копыт по булыжнику, приглушенный смех из проулков, едва уловимый аромат свежего хлеба откуда-то издалека.
– Вы свободны, – кивнул он в сторону улицы. – На этот раз.
Вивиан поколебалась, но затем решительно выбралась наружу.
Когда карета тронулась, ее пальцы сжались в кулак.
«Черт! Я ведь даже не узнала его имени… »
Вивиан неслышно повернула ключ в замке, стараясь не разбудить тишину Маунт-Вернон-стрит, нарушаемую лишь размеренным тиканьем часов в соседнем доме. Дубовая дверь с трудом поддалась, издав глухой протестующий скрип, и Вивиан, дрожа от холода, ступила в прихожую, куда вместе с ней ворвался пропитавшийся запахом угля и сырой земли холодный бостонский воздух. Фонари, бросавшие дрожащий свет на мостовую, казались сегодня особенно назойливыми, выставляя напоказ растрепанные волосы и подол платья, испачканный грязью. Платье пахло табаком дешевых сигарет и приторными, почти удушающими духами – тяжелый, типичный для борделя, аромат, который она только что покинула. Пряди каштановых волос, обычно аккуратно собранные в незатейливый пучок, выбились, словно непокорные бунтарки, обрамляя усталое лицо, тронутое легким румянцем азарта.
Дом тетушки Агаты встретил Вивиан мрачным безмолвием. Он дремал в ночном сумраке, пропитанном запахом лаванды и воска, словно старый аристократ, закутавшийся в покрытое пылью величие.
Тяжелый воздух, напитанный воспоминаниями, застоялся здесь, будто дом давно привык копить в себе секреты своих обитателей. Где-то вдалеке гулко тикали часы, чье размеренное дыхание было единственным живым звуком в этом царстве прошлого. В вестибюле, где пожелтевший портрет прадеда в мундире Союза следил за каждым ее шагом, тишина была густой, вязкой, как патока, и от каждого ее движения она, казалось, становилась еще плотнее. Камин в гостиной, украшенный резными грифонами, уже не пылал – лишь тлеющие угольки бросали дрожащие блики на лица в овальных золоченых рамах, которые были развешаны вдоль стен.
Вивиан, крадучись, словно провинившаяся кошка, ступила на ковер прихожей, стараясь не издать ни звука. Ночная сырость промочила ее ботинки насквозь, и каждый шаг отдавался предательским шуршанием, грозящим разбудить бдительное око тетушки Агаты. Она надеялась проскользнуть незамеченной, раствориться в полумраке верхних этажей, но тень на тяжелых, бархатных портьерах гостиной дрогнула, выдавая чье-то присутствие.