И опыт, скопленный в веках.
Обычаем зовут.
Его, смеясь не сунешь в ларь.
Обычай люди чтут.
И вышло, так что домовой.
Совсем не паразит.
Помеха он в делах лишь тем.
Чей разум блуд мутит.
Но помогать готов он тем.
Кто домострой хранит.
Силён обычаем народ.
И крепок как гранит.
Молитва Эльзы.
Молитвенно сложив ладошки.
Стоишь коленопреклонённо.
И глядя на звезду в окошке.
Ты говоришь о сокровенном.
Чтоб не болела больше мама.
Саму чтоб няня не ругала.
Кота чтоб тискать разрешали.
И чтоб сестра не обижала.
Потом попросишь за соседку
Которой сын с войны не пишет.
Так перед сном молилась Эльза.
Тому, кто лишь её услышит.
К Эльзе.
Стала взрослой ты вдруг для меня.
Уже на мир смотреть желаешь по-другому.
Стал старым я для игр твоих.
И светит солнышко, зачем такому.
Обижая меня не со зла.
Тем, что хочешь казаться ты старше.
Верить можешь ты в крепкую нить.
Когда есть у нас прошлое наше.
Видишь взрослой себя ты в семь лет.
Называешь всех дерзко на ты.
Но как прежде страшишься зеркал.
И боишься, как встарь темноты.
Но всё так, же зовут тебя Эльза.
И всё тот же ты милый котёнок.
Потому что пройдёт пусть сто лет.
Для меня ты всё прежний ребёнок.
Буря.
Холодной лапой снегопад стучится к нам в окно.
Бросает ветер снег в стекло, но лишь дрожит оно.
И будто кто глядит к нам в дом и ходит у крыльца.
И словно плачь сквозь ветра вой и вздохи без конца.
Всю ночь был слышен ветра стон как в час тот роковой.
Когда безгрешное дитя нашло в снегу покой.
О блуднях мужниной жены, что грех грехом покрыла.
Когда младенца лишь родив, поспешно в снег зарыла.
А ветер злобно завывал, за что в снег жизнь ушла.
Кто не хотел мне дать тепла здесь, месть моя нашла.
Буран метался так всю ночь, пока гнев не сошёл.
Под утро тише стал стонать и наконец, ушёл.
А утром выглянув в окно, туда, где был цветник.
Мы заметённый видим куст, что встал как снеговик.
Шалунья.
Ну, сколько можно так шалить.