– Нет, Сережа, еще раз нет. Ты это пустое дело оставь! Не по нутру мне мемуары – это что-то тягучее, нудное. Не уговаривай меня. У меня нет материала, к тому же я не вел никаких записей или дневников день за днем. Многое позабылось, стерлось из памяти.
Я решил не сдаваться и прибег к очевидной, нехитрой уловке:
– А если это книга не конкретно о тебе, а о тех интересных людях, с которыми ты сталкивался в своей жизни? О твоем детстве, молодости, о друзьях-авиаторах, о Липецке, который ты так любишь?
Дедушка задумался, морщины на его проницательном, умном лице обозначились резче, взгляд устремился куда-то вдаль, он словно вслушивался в тишину вечера и слышал в ней что-то, ему одному доступное…
– Ну что ж, попробуем, – сказал он, пристально посмотрев на меня, – только уговор такой: ты спрашиваешь – я рассказываю, ты расшифровываешь – я читаю и вношу свои принципиальные правки в текст. Если потребуется, то будем от чего-то отказываться. Понимаешь?
Я утвердительно кивнул головой:
– С моей стороны тоже небольшое условие. Я могу не успевать стенографировать, поэтому хотел бы просить твоего разрешения использовать диктофон – он будет точно фиксировать слова.
Тут уже согласился дед. Я извлек из кармана портативный репортерский диктофон и нажал кнопку записи…
Магнитная лента сохранила более полутора часов наших спорадических разговоров, так как дедушка жил в Липецке, а я в Москве, поглощенный ритмом и заботами жизни в мегаполисе, лишь изредка навещая этот городок на реке Воронеж, чтобы повидаться с родней и, конечно же, с ним.
Теперь, спустя много лет, я иногда включаю аппарат и после короткого щелчка и недолгого шипения пустой ленты вновь слышу его чуть глуховатый голос, знакомые, родные интонации и будто бы опрокидываюсь назад во времени и пространстве…
Дедушка успел рассказать о своем детстве, юности, опаленной войной, первых послевоенных годах, когда он служил в авиационном полку, базировавшемся в Германии. Мы о многом еще хотели поговорить, но так и не получилось. Так, собственно, бывает всегда: мы расточительны и безжалостны по отношению ко времени и близким людям.
…Остались далеко в прошлом и улица Ленина, бывшая Дворянская, и уютная маленькая квартира на пятом этаже с большими книжными стеллажами, старомодными коврами на стенах, креслами с изогнутыми деревянными ручками, на которые так было приятно облокотиться, читая книгу, и желтым торшером, из-под конуса которого струился мягкий, необыкновенно теплый свет. И рядом дедушка с газетой, и бабушка раскладывает свой пасьянс… все это еще перед глазами, но нужно смириться с тем, что ничего этого больше не существует, как у Антона Павловича Чехова: «Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом…»