Реваз говорит:
– А смотри, девочка тоже поняла, что это сверчок. Я так понимаю, что… Э-э-э… Нико, я не очень хорошо знаю, как выглядит сверчок. Но если дети увидели, что это сверчок, значит, сверчок. Они, видимо, хорошо в школе учатся. Я не очень хорошо в школе учился.
– Я тоже не очень хорошо учился, – отвечает Нико. – Я просто как-то увидел, как он сидит за печкой и тринькает. Это такой маленький кузнечик, видишь, я так и нарисовал: кузнечик спит на боку, как все остальные, лапку подложил под свою, не знаю, как это называется, мордочку, что ли, а вторую лапку на одеяло и спит тихо, и поэтому всем спать хорошо.
Пиросманишвили успокоился, потому что Реваз Габриадзе был очень доволен.
– Ай, какая хорошая вывеска, а? – радовался Реваз. – И, главное, поговорить можно с прохожими. Ко мне подходит клиент, а я с ним поговорить могу. Я ему всё буду рассказывать. Я ему обязательно скажу, что это мне мой друг, сам Пиросманишвили сделал. И что тут всё звуком начинается и звуком заканчивается. Вот звук – это гогочут эти гуси, а справа – спит сверчок. Сверчок спит! Ха! Прекрасно! Спит сверчок! Отлично!
И они пошли внутрь. Реваз Габриадзе достал огромный тюк и сказал:
– Всё, как я обещал. Вот тебе одеяло. Это такое одеяло! Лучшее! И сверчок будет спать под этим одеялом.
Пиросманишвили рассмеялся и говорит:
– А я, ты знаешь, так волновался, так волновался. Я так волновался, что тебе не понравится сверчок, что на всякий случай даже приготовил баночку с краской, чтобы быстро его замазать.
– Ни в коем случае! Что ты?! Это самое главное место в картине! Сверчок! Спит сверчок! Это же очень смешно! Сверчок спит! Значит, так тихо в доме, что даже сверчок будет спать под одеялом Реваза Габриадзе! Ай, как хорошо!
И он ушёл договариваться с рабочими вешать эту вывеску наверх вместо старой. А Пиросманишвили взял тюк, сел напротив в скверике на лавочку и стал смотреть, угадают или не угадают прохожие, что там сверчок.
И все дети, которые мимо проходили, они все замечали гусей, мышку и сверчка. И кошку с собачкой. Им всем очень нравились все эти живые существа.
А некоторые подходили и смеялись. И тогда Реваз Габриадзе выходил сам, вытирал руки о свой халат и начинал что-то громко рассказывать и показывать руками. И все, в конце концов, подходили к самому правому краю вывески, и Пиросманишвили слышал, как то один, то другой скажет: «Сверчок, сверчок, сверчок, сверчок, сверчок!»