Яркий, почти бездымный огонь отбрасывает нервные тени; над ним чернеют чайник и котелок. Две одноместные палатки стоят по разные стороны кедров. Посмотришь издали – нормальный лагерь маленькой группы, а не дурдом на выезде.
Тень побольше заслоняет костер, пульсирует, сокращаясь и вытягиваясь.
– Готово! – доносится слабый крик Аси.
* * *
Гречка все-таки отдает затхлостью.
– Подожди. – Я закапываюсь в сумку со специями.
– Да зачем…
Извлекаю пару пакетиков, подсыпаю в котелок. Ася недоверчиво тянет носом. Я отсаживаюсь на дальний конец бревна: там, где сидит Ася, пованивает тухлой кровью. Через столько лет запах остаться не мог, но я все-таки чую его.
Запах тухлой крови и чего-то еще, невыносимо притягательного и утраченного навсегда.
(кровь забивается под ногти волокна мяса застревают в зубах так вкусно почему так вкусно не хочу перестань не могу остановиться)
Может, кто-то уже в этом году разделывал здесь марала или козла. Я поспешно закидываю в рот ложку гречки, и запахи усяньмянь и сушеного чеснока приглушают самый прекрасный на свете привкус в сердцевине вони. Ася сгребает с бревна горстку липких листочков черной смородины, бросает в кипящую чернильно-черную жижу в чайнике. Сдвигает его в сторону от огня. Смородина пахнет оглушительно, и это помогает.
– Я не сумасшедшая, – сердито говорит Ася.
Мигом забыв про запахи, я стираю с лица даже тень сомнения и медленно киваю.
– Я не сумасшедшая, – повторяет Ася чуть спокойнее. – Я просто очень устала.
– От чего?
– От всего, – отрезает Ася и тут же слабо улыбается, извиняясь. – Не хочу возвращаться. Не хочу даже думать о возвращении туда. Вниз…
– Но тебя, наверное, ждут, – осторожно говорю я.
– Нет, – резко отвечает Ася. Слишком резко. С неожиданным любопытством спрашивает: – А тебя?
Я неопределенно машу рукой.
– Это другое дело. На базе сейчас все на ушах стоят, само собой, из-за нас обеих. Но дома… Я же работать уехала. До августа никто искать не будет. Связи нет, в деревню спускаться некогда, все такое.
– На базе же есть вайфай.
– Ага, есть, – усмехаюсь я и тут же думаю: зря. Как будто подзадориваю.
– Тогда ты, может быть, понимаешь. Там – безнадежность. Здесь… – Она поводит рукой, зажав в кулаке забытую ложку. – Здесь надежда и не нужна, это все не про нее. Здесь что-то очень хорошее, самое хорошее в жизни – совсем рядом, вот оно, под носом. Только в руки не дается, все время что-то мешает.