– Группа с семнадцатого, на десять дней… погоди, мы их только сегодня спустили, а он уже прибежал? Ладно… У меня здесь всем мерина записаны, так? – спросила она, и Костя закивал. – Тринадцать человек – е-мое, вы тринадцать туристов запомнить не можете? – плюс вас трое… Или двое? Может, вы без повара ходили? Группа небольшая…
– Без повара мы бы запомнили, – с усмешкой ответил Генчик, – такое не забудешь.
– Точно, Катерина поваром ходила, – обрадовался Костя, – вон она в конце записана, теперь вспомнил. Надо же, из головы вылетело.
– Так, две семьи, это подружки три, помню, так… Анастасия Васнецова. Вот же она, вы чего мне голову морочите?!
– Так ты скажи уже, на ком она ехала, мы тебе сразу вспомним.
– Атос, Арамис, Тамерлан… Что?!
Аркадьевна в бешенстве отшвырнула список. Санька прищурился на неразборчивые строчки: имя туриста – кличка коня, фигурные скобки, объединяющие семьи и компании, одна кличка густо зачеркнута и рядом вписана другая, там знак вопроса – а, это Че, он шустрый, сомневалась, что справится. Санька еще не успел понять, что именно прочитал, а пол вдруг плавно ушел из-под ног, как тогда, во время землетрясения, уходила земля, как уходила из-под него конская спина
(бешеная тьма летит в лицо ничего кроме тьмы ничего больше не важно никаких напрягов восторг ужас
освобождение)
– Вы что мне тут понаписали?! – как сквозь вату донесся крик Аркадьевны. Она трясла исписанной ее собственным размашистым почерком бумажкой, очки съехали к кончику носа. – Что вы мне понаписали?! Какой Суйла?! Какой Караш?! Их обоих уже пять лет как съели!
* * *
Откуда я все это знаю? Санька рассказал, а детали я додумала. К тому времени я уже могла вникать в детали.
Все белые кони на самом деле – светло-серые.
Заезжие скупщики их не берут, говорят, у них мясо в белых пятнах.
Из первой рюмки обязательно надо немного налить в костер.
Асе нравится грызть горькую изнанку апельсиновых корок. Она этого стесняется.
Все из-за Генки и его дурных ночных скачек. Начало я пропустила за мытьем посуды и, только когда выключила кран, услышала глухой топот копыт. Я стояла с мокрыми руками в тусклом пятне электричества под опустевшим навесом и понимала: что-то происходит в ознобной темноте за его пределами. Первым делом подумала: случилась беда.
У забора торчали туристы, и я подошла узнать, в чем дело. Топот затих; люди стыли молчаливыми напряженными тенями. Я почувствовала смутную дрожь земли. Услышала дробный рокот, далекий злой крик. Потом кто-то заорал матом, совсем уже жутким, но знакомым голосом, и тут до меня дошло.