Прокуренный коридор освещал лишь приглушенный свет, идущий из комнаты в конце. Дверь на кухню, если это была она, он прикрыл еще до моего прихода. Мне стало интересно, как выглядит святая святых одинокого рокера. Я скинула туфли и тут же об этом пожалела: мне в ногу впилось нечто маленькое и острое.
– Ты один тут живешь? – не удержалась я от вопроса, отряхивая ногу.
– Ну да. И еще мой кот Морфеус.
Тот, заслышав собственное имя, мяукнул со старого полированного шкафа цвета шоколада. Я посмотрела наверх, откуда раздалось «мяу», но ничего не увидела. В темноте лишь сверкнули его фосфорные зрачки. Музыка на мгновенье смолкла и в следующее мгновенье разразилась еще громче. Я закрыла уши руками. Базель, заметив это, улыбнулся:
– Сейчас сделаю потише.
Мы зашли в его комнату. И вот тут-то мое дыхание перехватило. Стены, пол, потолок и даже закрывающие полностью окна шторы – все это было черного цвета. На одной из длинных стен красной краской была нарисована перевернутая пентаграмма, а возле нее на выщербленном деревянном полу стояли потухшие свечи и вытянутый череп какого-то, по всей видимости, парнокопытного животного. Рядом с дешевым шатким столом, заваленным пустыми пивными банками, журналами, книгами и разной ерундой, стояли огромные колонки, подключенные к ноутбуку. Небольшая кровать, приставленная к противоположной от пентаграммы стене, была застелена черным бельем. Все это освещала одна единственная пыльная лампочка, одиноко висящая без абажура посередине комнаты.
Базель плюхнулся в компьютерное кресло, убавил громкость и отпил пива из банки.
– Ну вот и мои хоромы. Как говорится, wellcome! Проходи, присаживайся, – произнес он с таким пафосом, словно он был владельцем элитного дома в Барвихе.
Не найдя еще одного кресла или чего-либо функционально его напоминающего, я скромно присела на край кровати.
– Я узнал, сколько стоят работы по твоей машине. Этого должно хватить более чем, – он достал из выдвижного ящика стола толстую пачку денег, вытащил оттуда несколько красноватых купюр и протянул мне. – Еще раз приношу свои искренние извинения.
Он привстал, несколько раз артистично всплеснул кистями рук и поклонился в легком реверансе.
– Спасибо, – коротко отрезала я, глядя на него, как кролик на удава.
Сердце билось вразнобой от радости, страха и предвкушения.