Ром обжег горло, но не согрел. Рука сама потянулась к штурвалу. В тот миг, когда его пальцы коснулись лакированных рукоятей, Гаврила вздрогнул – дерево было теплым, как живое.
Тени на стене ожили.
Сначала он подумал – отблески пламени. Но тени танцевали не в такт огню в очаге. Они колыхались, как волны во время шторма, и вот уже не тени это были, а целые моря, вздымающиеся на бревенчатых стенах. Гаврила увидел корабли – но какие! С алыми парусами, сотканными, казалось, из самого света, с корпусами, выточенными из лунного серебра…
А потом пришел Ужас.
Железная громадина без мачт, длиной в три церковных собора, извергая черный дым, прорезала волны. Ее рев напоминал тысячу кузнечных молотов, бьющих по наковальне одновременно. На борту мерцали огни – не факелы, нет, а ровные, холодные, как лунный свет, но куда ярче.
«М-морская нечисть…» – прошептал литейщик. Его пальцы прилипли к штурвалу, будто примерзли. Кружка с грохотом упала на пол, ром растекся по половицам кровавой лужицей.
Где-то в глубине кошмарного видения что-то щелкнуло. Железный монстр развернулся, и Гаврила увидел надпись на его борту: «ВОРОНЕЖ» – но буквы были какие-то неправильные, угловатые.
Последнее, что он успел подумать – что царь Пётр заплатил бы за такой корабль не деревнями, а целыми губерниями…
На рассвете его нашли матросы, шедшие на смену. Лачуга была заперта изнутри. Когда выломали дверь, первое, что бросилось в глаза – лицо Гаврилы. Оно застыло в гримасе, в которой смешался ужас и… восторг. Его пальцы впились в грудь, будто пытались вырвать собственное сердце.
Штурвала в лачуге не было.
Лишь следы на полу – отпечатки сапог с каблуками (голландский фасон, как у царских корабельных мастеров). Да лужица засохшей смолы у порога, в которой, если приглядеться, можно было разглядеть отражение…
…огромного железного корабля, исчезающего в тумане. А на столе, среди опрокинутых кружек, лежала медная пластинка с выгравированными словами:
«Воронеж. 2025 год».
Воронеж, декабрь 1948 года.
Дом №17 на улице Авиастроителей отличался от других не только табличкой «И.Н. Кузнецов, главный инженер завода №64», но и странными звуками, доносившимися из открытых окон даже зимой. Здесь вместо привычного звона посуды слышался ритмичный стук молотка по металлу, а вместо радиоспектаклей из репродуктора лились доклады о летных испытаниях новых моделей.