Вопрос застал айтишника врасплох.
– То и имел. Вы доверчивая. Вот вы и про господина Королёва невесть что подумали. Нарисовали себе сказочного принца, спасшего вас. А его мыслишки – тьфу! Выше его причинного места и подняться не могут!
Ирен неожиданно покраснела.
– Вы не можете оценивать незнакомых вам людей! – повысив голос, возразила она.
– Некоторые так мелки, что их несложно оценить, не узнавая. Ну вот! Вы уже защищаете его, как будто он ваш друг, – Дмитрий Алексеевич попятился еще больше.
По взгляду Ирен он вдруг понял, что вторгается во что-то, волнующее его и одновременно вызывающее нестерпимое чувство гадливости, похожее на удушающий приступ ревности.
– Я… я не люблю, когда оценивают людей, будучи с ними не знакомыми, – Ирен увидела, как неприятен стал разговор для Дмитрия Алексеевича, и опять пожалела его. Ей показалось, что ее слова так расстроили программиста, что еще секунда – и он расплачется.
– Вы не думайте верить ему! Вот что я вам скажу, уважаемая Ирина Александровна! Мне пора! – помрачневший Дмитрий Алексеевич стремительно прошел в другой зал, кивнув Ирен головой на прощание.
– До понедельника! – в спину ему сказала Ирен.
Внизу живота медленно скручивался узел, он какое-то время пружинил там, заставляя Ирен чувствовать слабость и тошноту, потом резко распрямлялся, и ее бросало в жар, а на висках выступал мелким бисером пот. В центре ладони жгло, как будто сквозь нее только что прошла пуля.
Королёв сидел напротив и подписывал документы.
Когда он подошел к столу, у Ирен немного потемнело в глазах, но она справилась, и, оскалившись в официальной улыбке, пригласила сесть. Она готовилась к этой встрече заранее, у нее было целых две недели…
Все эти бесконечные и отчаянно-молчаливые две недели они не видели друг друга. Ирен пережила всю гамму чувств от ужаса произошедшего до полной эйфории, от эйфории до полного отчаяния, от отчаяния до беспредельной тоски, от тоски до хмельного веселья… И так по кругу. И с каждым кругом она менялась до такой степени, что боялась за свой рассудок.
Она была истерзана выяснением отношений с Андреем, истерзана молчанием Артёма Сергеевича, истерзана своими мыслями и предположениями. Истерзана сама собой.
И все же сейчас она чувствовала неописуемое счастье.
Ирен все время контролировала движения своих рук, чтобы не было видно, как они дрожат. Боль в ладонях не мучила, а доставляла какое-то садистское удовольствие.