– Ты всегда забывал закрывать окна, Этторе, – сказал он в темноту, хотя знал, что вряд ли кто-то услышит.
Дом был пуст. Лестница наверх накренилась, словно даже она хотела сбежать отсюда. На стене – выцветшее фото: трое подростков в чёрных рубашках. Один из них – он. Остальные двое – мертвы. Один утонул в доках. Второго нашли с пистолетом в руке и запиской на груди: «Я никому не должен».
Нико прошёл мимо. Комната в глубине была не тронута – всё так, как он оставил: письменный стол, плед на диване, картина, на которой его мать рисовала море, которого никогда не видела.
Он положил чемодан. Открыл его. Внутри – только две вещи.
Пистолет. И письмо без конверта, без марки. Только имя: “Джулиано Карини”.
Он взял письмо, положил его в карман пальто и подошёл к окну. Через пыльное стекло было видно ту самую улицу, где началась война. Тогда всё было иначе. Он был юным, зол и слишком уверен, что кровь можно остановить договором.
Теперь он знал: в Арессии договоры пишутся чернилами, но подписываются пулями.
За спиной скрипнула доска.
Нико замер.
Он не был один.
Он обернулся медленно, без спешки – как человек, который не удивлён, но всегда готов. Левая рука уже тянулась к пистолету в чемодане, но в комнате было тихо. Лишь пыль, медленно оседающая в луче уличного света, и старая люстра, покачивающаяся, будто от сквозняка. Или от чьего-то шага.
– Выходи, – сказал он спокойно. – Или я сделаю это вместо тебя.
Тишина.
Затем – лёгкий, почти вежливый звук: шаг на втором этаже. Кто-то очень лёгкий. Женщина. Или подросток. Не тяжелее сорока килограммов, если звук не врёт. Нико повернулся к лестнице, глядя наверх.
– Я не стрелял первым уже восемь лет, – продолжил он, поднимаясь. – Надеюсь, у тебя есть причина напомнить мне, зачем я это умел.
На третьей ступени что-то хрустнуло – старая щепка под его ботинком. Наверху снова шаг, потом остановка. И голос. Девичий. Хриплый, уставший.
– Ты вернулся раньше, чем я думала.
Нико не узнал голос. Но тон… Тон звучал так, будто говорила тень из его прошлого.
– Лицо покажи, – потребовал он, не доставая пистолет. Пока.
Из темноты вышла фигура. Высокая, тонкая. Капюшон на голове, рука в кармане – может, оружие, может, письмо. Девушка. Лет двадцать. На лице свежий шрам через щёку, и взгляд… взгляд, который видел смерть слишком близко.