Секретная дверь: Почему детские книги – это очень серьезно - страница 3
Только я, пожалуй, размещу его на отдельной странице, чтобы всем было понятно, какое это большое открытие и прорыв, – как на автошоу сдергивают покрывало с нового «Феррари»:
Детская книга – это книга, написанная для детей.
[А эту страницу я намеренно оставил пустой, чтобы у вас было время оценить мое определение.]
«Мак Барнет, ну нет, это ерунда какая-то, а не определение», – наверное, думаете вы. Или, возможно: «Мак Барнет, зачем писать то, что и так самоочевидно? Мы ожидали большего от книги, которая всего пару страниц назад заявляла о своей серьезности». Или: «Тавтология, Мак Барнет!» – если, конечно, вы из тех, кто употребляет слово «тавтология», даже когда думает про себя.
Но сколько существует детская литература, столько взрослые доказывают, что детские книги должны быть не такими, каковы они есть, и пытаются свести их к чему-то другому – к чему-то меньшему. Книга должна нести детям урок. Ее герои должны быть примерами для подражания. И лучше, если это будут говорящие животные. Желательно зайчики. Допустимы только простые, знакомые детям слова. Эти слова должны рифмоваться. Все события должны быть волшебными и сказочными. А все предметы – из реальной повседневной жизни. В детской книге должны быть картинки. И надо, чтобы они были яркими. И чтобы обязательно была надежда. Книга должна учить ребенка латыни. И доброте. И правилам поведения за столом. И чтобы был счастливый конец.
От всего этого с ума можно сойти!
Определение детской книги должно охватывать такое же огромное многообразие тем, стилей, точек зрения и разноуровневых текстов, какие представлены в литературе для взрослых. На самом деле многообразия в детских книгах должно быть не меньше, чем в жизни детей, которые их читают. Если личный опыт ребенка и его эмоции – даже (и особенно) страхи, печали и гнев – не находят отражения в его книгах, он либо поймет, что с книгами что-то не так, и станет искать другие виды искусства, лучше отражающие его жизнь; либо решит, что что-то не так с ним самим, и начнет стыдиться собственных чувств, которым нет места в литературе. И если первое меня как писателя удручает, то второе – просто убивает.
Дидактизм, извечный враг хорошей книги, по-прежнему процветает в литературе для детей, и происходит это в силу нашей неискоренимой убежденности в том, что детская книга непременно должна учить. Но должна ли? Ведь для ребенка она может стать и убежищем от беспощадной опеки взрослых. У автора детской книги нет обязанности наставлять, побуждать или объяснять. Единственная наша обязанность – рассказывать хорошие истории. Лучшие истории для детей, как и лучшие истории для взрослых, рассказывают правду о том, что значит быть человеком в этом мире. Вот только быть ребенком в этом мире – совсем не то же, что быть взрослым. И детский писатель должен уметь сказать правду так, чтобы ребенок ее услышал.