Как врач я, конечно, за первый вариант.
А вот как человек…
Мне по-человечески страшно. До жути. До одури.
– Алин, а шансы?..
– Хорошие шансы, не дрейфь, – улыбается подруга. – Повоюем. Прогноз неплохой, вовремя обнаружили. Но это дело такое, знаешь… Главное – твой настрой. Держи хвост пистолетом.
Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но ничего не выходит. Вместо этого губы нервно вздрагивают и растягиваются в зловещей кривой ухмылке.
– Я поняла… Ладно. Спасибо.
– Давай, родная моя. Я рядом. Запишу тебя на понедельник к нашему пульмонологу. Сходишь к нему, пускай тоже глянет. И постарайся не нервничать сейчас, это лишь усугубит состояние.
Подхватываю своё пальто со спинки стула.
Выхожу из кабинета.
В голове туман и вата.
Я в таком неадеквате, что даже не помню, как добралась до машины.
Сажусь за руль. Холодная оплётка неприятно жжёт подрагивающие пальцы.
Сжимаю их крепче.
Вдыхаю в себя воздух, пытаясь осознать то, что внутри меня сидит теперь какая-то гадость, медленно меня убивая.
Еду домой.
Улицы, ярко освещенные фонарями, кажутся теперь враждебными. Их свет – ядовитым.
Город живёт своей жизнью – машины гудят, люди спешат по делам, толпятся на остановке в ожидании автобуса. Мамы гуляют с малышами. Мир шумит, пульсирует. У всех свои заботы. У всех – будущее.
А у меня теперь… Опухоль.
Как сказать об этом Богдану?
Это наверняка разобьет ему сердце.
Он сильный, но я знаю, что это его раздавит. Он решит окружить меня неусыпным контролем, начнёт поиски лучших врачей, поднимет связи, поставит всё медицинское сообщество на уши…
Я знаю, что так будет.
Он иначе не умеет.
За те два года, что мы вместе, он уже тысячу раз доказал, что сделает всё ради меня. И я ужасно боюсь, что он погрязнет вместе со мной в этом кошмаре.
Поднимаюсь в квартиру.
Ключ соскальзывает с замочной скважины, глухо царапая металл. Меня крупно трясёт и лихорадит. Щёки горят, а онемевшие губы не шевелятся.
Психуя, стучу по дверному откосу ладонью.
Чёрт!
Дверь открывается.
– Привет, – Богдан в белой рубашке, галстуке и пиджаке. При полном параде.
Красивый, как всегда.
Улыбается так, что у меня колени подкашиваются. А серые глаза, оттенком напоминающие налитое свинцовой тяжестью туч осеннее небо, смотрят на меня с любовью.
– Привет, – почти беззвучно выдавливаю на выдохе.
– Чего скребёшься? Я думал – мышка какая.