Я положил трубку.
Налил ещё.
Сел в кресло у окна.
Город рассыпался передо мной, как шахматная доска.
Свет – фигуры.
Дороги – линии атаки.
А где-то там, среди этого неона и стекла, была она.
Кейт.
Женщина, которая не дала мне ни имени, ни шанса. Но дала зуд в крови, и желание выстроить мир так, чтобы она пришла сама – думая, что выбирает.
Цветы, от которых не хочется засыпать
Стук в дверь – резкий, точный, как выстрел.
Не растерянное «извините», не гостиничное «room service», а скорее нечто между «открой сейчас» и «не заставляй повторять».
Я проснулась, не сразу поняв – это реальность или остаток сна, в котором я уже опаздывала, уже терялась, уже закрывала за собой какие-то чужие двери.
Открыла дверь без особой осторожности. Глупо. Я слишком уставшая, чтобы бояться. Или слишком спокойная, чтобы помнить, что должна.
В коридоре пахло морем и кофе – пряным, несерьёзным, чужим. Волосы – спутаны.
Футболка – растянутая, не моя.
Скорее всего – Энн.
Я в ней утонула.
На пороге стоял мужчина. Белая рубашка.
Рука аккуратно держит большой букет.
Ни улыбки.
Ни спешки.
Лицо – нейтральное. Как у тех, кто ничего не говорит, потому что всё уже передал.
Он просто кивнул:
– Для вас.
Я взяла цветы – слишком тяжёлые, слишком живые.
Они пахли – не как флористический отдел в супермаркете.
Они пахли вопросами.
И вечером, которого я не ждала.
Фиолетовые орхидеи – будто написаны кистью, на грани между дерзостью и тайной.
Белые каллы – как из похоронных снов: элегантные до преднамеренного равнодушия.
И чёрные георгины – редкие, тёмные, почти нелепые.
Всё вместе – красиво.
И неправильно.
Как я.
Как он.
Я нашла карточку.
Плотная бумага – не из цветочного магазина.
Шрифт – не типографика.
Почерк.
Мужской.
Уверенный, но без давления.
Стиль того, кто не доказывает.
Просто пишет: «Это было неожиданно приятно. Не люблю, когда женщины уходят. Но тебе – простил. Пока.»
Я закрыла дверь.
Осталась – с цветами в руках и холодом вдоль позвоночника, как будто что-то уже началось, и я не знаю – в каком жанре.
Прислонилась к двери.
Смотрела на орхидеи.
И впервые за долгое время – улыбнулась.
Только губами.
Потому что внутри была та самая тишина, которая не имеет отношения к покою. Скорее – к напряжению перед грозой, к новому уровню игры, к ощущению, что я стала кем-то, чью спину уже изучают.
Целиком.
С прицелом.