– Первый этаж я проматываю, – запротестовал Вельзевул, заикаясь и таращась то на Велю, то на меня. – Я… я же сказал, я не такой. Мне не нравится подглядывать! Тем более за хорошенькими девушками – со стыда же сгорю. Просто «Вторичка» – одно из моих любимых свидетельств Жизнеописания уроженки отсталого мира, столкнувшейся с неурядицами, судным днем, внешним и внутренним конфликтом. – Увлекшись, Андрей вскочил на ноги и заговорил увереннее: – Она втянута в опасное противостояние высоковибрационных существ, но не боится принять вызов и, раздираемая внутренними противоречиями, дерзко врывается в игру и тасует карты. Ух!
– «Вторичка»? – ухмыльнулась Веля, занятая приготовлением кофе из зерен местного дерева. – Отстой.
– Да почему же отстой-то? – Зева подавился воздухом. – Серии файлов надо давать звучные имена, чтобы запоминались! Выделяем новый вид искусства – жанровый сталкинг.
– Ты следил за нашей подругой, чертеныш, и это ни разу не круто. – Эвелина опустошила вторую бутылку и подвесила котелок с водой над костром. – ЦеЦе не предупреждает об особенных сценах, мы же сами настроили его так, чтобы шокировать клиентов. Выходит, чтобы перемотать сцену Первого этажа, ты должен был застать ее начало. Как минимум.
– Велечка, ну какая же ты, – простонал Зева и плюхнулся обратно, поникнув.
Переваривая выступление Повелителя мух и покрываясь шипами смятения, воспоминаний и негодования, я ковыряла завтрак, пока прямо у самого уха не раздалось приторное:
– А что случилось на Первом этаже?
Ян выпрямился, не прекращая издеваться одним своим существованием, а я со стуком вонзила ложку в мясо и, закрывшись руками, пробормотала:
– Все это время там была функция перемотки…
– А, ты про Тийю Серенай? – спросила будничным тоном Эвелина и расколола булыжником несколько бежевых зерен изогнутой формы. – Я не перематывала. Занятный эпизод – и есть, чему поучиться. Если проводить переговоры в постели, большинство из них проходили бы успешно.
Напрасно надеялась, что медицинский институт убьет моего внутреннего нелепого тинейджера. Впустую рассчитывала, что после нескольких пар по анатомии человеческое тело и его потребности станут для меня лишь предметом научного интереса, а не ассоциациями с чем-то волнительным и непристойным. После отката памяти убедилась в двух вещах: первая – моя зачетка, как и остальные достижения, фикция; вторая – ступор при упоминании инитийского Ромео неизлечим. Что мне удалось вызубрить на фальшивой кафедре фальшивого вуза фальшивой Земли? Что я неизлечимо больной янусофреник.