Опаздывал сейчас, потому что забежал на базар купить подошвенной кожи, – сапоги с этими походами горели, как на огне.
Еще когда вперед бежал, видел толпу у края базара. Чем-то она показалась необычайной, да и плач как будто слышен из середины толпы. Тогда не задержался, пробежал мимо. А сейчас пробился плечом – наскоро взглянуть, в чем дело. Передние смотрели вниз, под ноги себе. Военный писарь с трубкой бумаг на плече – чтоб не измяли – поворачивал голову направо и налево, говорил важно:
– Находится в несостоянии ума.
Егор согнулся и втиснулся меж боками двух торговок. Взглянул, куда все глядели, и ахнул: русые волосы, дуги бровей над удивленными навсегда глазами, детские плечи… Это же Лиза Дробинина на земле, растрепанная, жалкая, в грязной одежде, с непокрытой головой.
– Лизавета! – не помня себя, крикнул Егор и рванулся к ней. – Лизавета, откуда ты взялась? Что с тобой? Где Андрей?
Женщина в сером платке стала поднимать Лизу.
– Знакомая тебе? – спросила она Егора. – Вот и ладно. Сказывают, со вчерашнего дня еще всё бродит по базару да плачет. Так и замерзнуть недолго. Не здешняя она, что ли?
Егор не знал, что и делать.
В лабораторию нельзя опоздать – уедут. И такое дело. Где же Андрей?
– Веди домой, обогреть надо девку, – советовали женщины из толпы.
Егор повел Лизавету в Мельковку.
Дорогой пробовал расспрашивать, но Лизавета ничего не могла объяснить. Только дрожала всем телом да принималась плакать, когда Егор упоминал про Дробинина.
– Мама, кого я привел? Угадай, – сказал Егор матери.
– Кто такая? – с сомнением и не очень дружелюбно смотрела Маремьяна на отрепья девушки.
– Помнишь, про жену Дробинина рассказывал? Она и есть.
Этого было достаточно Маремьяне. Стала хлопотать около Лизаветы, приветила как родную. Расспрашивала ласково и осторожно, но и ей ничего выведать не удалось.
– Напали худые люди. Андрея били, – только и сказала Лизавета.
Егор ушел в лабораторию.
Когда он вернулся поздно вечером, тайна немного разъяснилась.
– Человек тебя ждет, – шепнула Маремьяна сыну в сенцах. – Зовут, сказывает, Дергачом, а почто пришел, я не спрашивала. Тебя-де надо.
В избе сидел незнакомый человек, старый, тощий, с белым лицом, как трава, что под досками вырастает, и без одного уха.
– Здравствуй, милый человек, – обратился Дергач к Егору. – Ты ли Сунгуров будешь?