Рост в мужчине – не главное, но если он ниже среднего, не поможет даже лицо. В военкомате намерили сто шестьдесят девять сантиметров. Сам Илья до этого считал, что его рост сто семьдесят два, и когда ехидная тетка в халате озвучила цифру, он долго не мог примириться с ней. Даже ходил целый год в зал, но потом случилось мрачное озарение: качалка может добавить очки привлекательности только красивому парню, а ему, некрасивому, от мышц будет ни холодно ни жарко. И он смирился.
А когда Илье исполнилось двадцать лет, появились залысины, которые стремительно увеличивались. Он чувствовал себя закинутым на антресоль хламом, который оттуда больше не достанут. Вроде прохудившегося дешевого пиджака деда, который ему давно мал, или дырявого футбольного мяча, который дед обещал «залатать», но умер.
Илья мечтал о высоком, о науке, но в аспирантуру вместо него взяли тупую бабу по блату. Он страшно кипятился, а потом смирился и с тем, что никогда не станет математиком. Илья знал: все, чего он реально мог добиться в науке, – стать посредственным доцентом провинциального вуза в потертом костюме и со смехотворной зарплатой. Илья выбрал профессию ремесленника, но чувствовал себя не на своем месте. Это Никита безмерно счастлив быть айтишником и реализовался по полной – он тимлид в крупной компании. И родители у него обеспеченные, поддержали, купили квартиру.
Никита веселый, общительный малый. До альфача, конечно, недотягивает при всех данных – он всегда был слишком мягким и тактичным. Эти черты не нравятся девушкам. Но живется ему куда легче, чем Илье. Рядом с Никитой Илье все время хочется прибедняться. Так было всегда – еще когда Илья провожал взглядом гордость школы Никиту Носкова, вальяжно плывущего по коридору: классический синий костюм в полоску, кожаный портфель – ну прямо не старшеклассник, а дипломат. Сам Илья тогда носил серые брюки с дешевым синтетическим блеском (слишком длинные, собирающиеся в гармошку снизу), раздолбанные, некогда белые кроссы и затасканный спортивный рюкзак. Илья был отличником, но этого оказалось недостаточно, чтобы ему, как Никите, пообещали большое будущее. Никита культурно ел с ножичком, а Илья накалывал котлету на вилку и жадно кусал. Илья проливал кофе, крошил бутерброд, все у него вечно валилось, а у Никиты ничего не валилось. У Ильи был почерк как забор, а у Никиты каллиграфический. Никита сам гладил себе рубашки, а Илья ходил «как из жопы». Никита всегда выигрывал в шахматы. Илья не переставая сравнивал себя с другом и привык во всем быть хуже. Смирился с очередным фактом. Кажется, это называется «выученная беспомощность». Но Илья злился больше на себя, чем на него.