Илья крепко сидел на игле алгоритмической ленты «Твиттера». Кто-то из рекомендованных пользователей сходил на секс-вечеринку; кого-то бросила девушка, и он написал длинный слезливый тред, разлетевшийся на цитаты; кто-то подобрал с помойки щенка и агрессивно ищет ему новый дом. Илье казалось, что он узнает всю эту ужасную информацию против своей воли – но без нее уже будто не мог. Информация была необходима: если она долго не поступала, Илье словно перекрывали кислород. Он испытывал мерзкое тревожное чувство – FOMO, это слово похоже на foam — щиплющую глаза мыльную пену. Fear of missing out – страх пропустить что-то важное, интересное. Например, по-настоящему горячий тейк, или, как говорили в Рунете нулевых, «вброс». Не принять участие в мемном флешмобе, не посоревноваться с другими юзерами в придумывании острот о новостной повестке и в рисовании корявых мемов. Каждый год, третьего сентября, одна половина «Твиттера» постила шутки с бородатым лицом Шуфутинского, а другая ныла, что шутки про Шуфутинского уже всем осточертели. «Твиттер» был богат на развлечения, но из-за ограниченных форматов они быстро приедались. Илья заметил, что и сам мыслит твиттерскими шаблонами. Это бесило, и хотелось врезать себе кулаком по затылку, когда к нему цеплялась схема шутки, с которой он мог бы написать вирусный твит на десять тысяч лайков. Впрочем, ни один пост Ильи, написанный им за семь лет в этой социальной сети, так и не разлетелся.
Преимущество у «Твиттера» тоже было, и оно перевешивало местную деградацию: стойкое чувство комьюнити. Правда, это было херовое комьюнити – токсичное, готовое высмеять его в любую минуту, как он сам, не переставая, высмеивал других, проявляя самую жестокую изобретательность. Это напоминало школьный буллинг, когда ты присоединяешься к травле, чтобы самому не стать ее объектом. Илья – хилый и застенчивый – имел все данные, чтобы стать прекрасной мишенью для буллинга еще в школьные годы. Но одноклассники не торопились кошмарить Илью. Да, его презирали и считали лохом, но в целом терпели. И даже этот статус дался ему с трудом. Он вертелся и пресмыкался, чувствуя себя ужом. Таскался за косяком сильных и успешных одноклассников, был безотказен, если просили списать, стоял на стреме, когда другие затевали пакостную шалость. И все же каждый день он шел в школу с тревогой о том, что однажды его перестанут терпеть и из пустой ручки в него полетит жеваная бумага. Что внезапно в проходе ему подставят подножку. Спрячут рюкзак и накидают туда мусора. Загонят в туалет и макнут головой в толчок.