Внезапно, отчётливо и болезненно, Мила осознала, почему сейчас готова на такой шаг – отдать себя полностью Даниле, человеку, который вряд ли сможет оценить её поступок или даже понять его смысл. Просто потому, что Данила – единственный, кто теперь действительно нуждается в ней. Для него она никогда не станет «слишком сложной» или «недостаточно хорошей». Ему не нужны её объяснения и оправдания, ему просто нужен кто—то рядом, и это давало ей шанс наконец—то почувствовать себя нужной, важной, хоть для кого—то значимой.
Эта мысль одновременно успокоила её и глубоко ранила. С одной стороны, Мила ощутила почти отчаянную радость от осознания того, что теперь её жизнь наполнится реальным смыслом, а с другой – ей стало горько и страшно от того, насколько незначительной и странной оказалась её мечта о любви и нужности. Ведь этот шаг – забота о чужом человеке, от которого она не получит нормальной взаимности, – был для неё одновременно и единственным спасением, и самой тяжёлой жертвой, которую только можно было представить.
Когда маршрутка подъехала к нужной остановке, она почувствовала, как сердце бьётся быстро и неравномерно. Внутри было одновременно больно и легко, словно наконец—то открылся проход в новую жизнь, которой она отчаянно боялась, но уже не могла избежать. Сойдя на тротуар, Мила глубоко вдохнула холодный воздух и пошла в сторону серого здания, где решалась её судьба и судьба Данилы. И хотя её охватывал страх, перемешанный с болью и сомнением, в глубине души она уже точно знала, что назад дороги нет.
Коридор в органах опеки пах плохо вымытым линолеумом, старой мебелью и тоской. Мила села на пластиковый стул у стены и машинально сцепила пальцы. На коленях лежала тонкая папка с распечатанными справками, фотографией Данилы, копией паспорта Людмилы, её собственной – и всё это казалось детской поделкой, наивной попыткой убедить мир в том, что она хоть что—то значит.
На стенах висели унылые плакаты: «Семья – опора ребёнка», «Закон на стороне ребёнка», «Если вы видите, что ребёнку плохо, не молчите». Слова были правильные, но в этом пространстве – бессмысленные, как обёртка от конфеты, которую выбросили на лестничной площадке. Всё выглядело так, будто сюда приходят не решать судьбы, а дожидаться их, пока кто—нибудь сверху вынесет вердикт: достоин или нет.