Этот взгляд говорил: «Ты чувствуешь». И она чувствовала.
Она пыталась подавить в себе волну. Мысль. Желание. Всё то, что начинало подниматься, как дрожь от переохлаждения. Она вспомнила, как Данила однажды подошёл сзади, положил подбородок ей на плечо – просто, без смысла, как делают дети. Тогда она почувствовала его дыхание у себя на шее. И с тех пор – оно было в ней.
Она понимала: его мир ограничен. В этом мире нет свиданий. Нет взгляда, от которого горит спина. Нет рук, которые тянутся к нему от влечения. Всё, что есть – это режим, таблетки, помощь, инструкции. А он – живой. Горячий. Чуткий. И если он когда—нибудь проснётся телом, как она – будет ли у него шанс?
И если не она – то кто? Кто тронет его так, чтобы он почувствовал себя настоящим мужчиной, а не вечным «подопечным»? Кто даст ему понять, что он может быть желанным? Не по справедливости. Не из жалости. По—настоящему.
Этот вопрос стоял в ней глухо, как набухшая дверь, которую никто не решался открыть. Она не знала, откуда он взялся. Но он уже был. И что бы она ни говорила себе – он не уходил.
Вечером она вошла в комнату, где Данила лежал, уткнувшись в подушку. Он спал неровно, сбив одеяло, обняв подушку как игрушку. Его спина поднималась и опускалась в мягком ритме. Она смотрела на него долго. Без слов. Без мыслей. Просто – вглядывалась.
А потом вышла, выключила свет, и долго сидела в коридоре, опершись лбом о стену.
Она не плакала. Но внутри всё плавилось. Потому что впервые – по—настоящему – она почувствовала, что нужна ему не только как опора, не только как тот, кто рядом из чувства долга или ответственности, а как человек, способный стать для него чем—то большим – утешением, теплом, прикосновением, которое больше не нужно объяснять словами, потому что оно само по себе значит всё.
Ночь была вязкой, неподвижной. Часы на стене отсчитывали время так медленно, что казалось – стрелки застряли между делениями. Мила сидела на диване, поджав под себя ноги, обхватив колени руками, как будто собиралась в комок, чтобы уменьшить давление изнутри. Одеяло лежало рядом, скомканное, но ей не было холодно. Её знобило не от температуры.
Она не могла уснуть. Мысли клубились в голове, возвращаясь к одному и тому же, словно кто—то водил по кругу пластинку с заевшей мелодией. Всё казалось слишком большим, слишком реальным, чтобы спрятаться от него даже под покровом ночи. А может, именно ночью это становилось особенно острым.