Однажды он застрял на одной цифре – 12:06. Часы остановились. Ни туда, ни сюда. Несколько дней подряд. Он почти не спал, всё смотрел на них. И наконец, в одно утро, когда не выдержал, пошёл в старую квартиру, где раньше жила семья.
На стене ещё висел криво вбитый гвоздь. Под ним – белое пятно. Когда-то там стояла фотография, которую он снял после развода. На фото была его жена, сын и он сам, смеющийся, будто не знал, что через год потеряет их обоих – не смертью, а равнодушием.
Часы в руке тикнули. Назад. До 11:58.
Он стал возвращаться туда каждый день. Не для того чтобы вернуть – а чтобы помнить, что тогда он не боролся. Просто смирился. Как с переменой погоды. И позволил себе исчезнуть из жизни близких. Не одним поступком – серией промедлений, упущенных слов, отказов от честных разговоров.
И вот теперь часы возвращали его не в прошлое, а в причину. Стрелки отматывали не хронологию, а момент, когда он решил быть несчастным.
Он стал замечать и другое: утром, когда звонил сыну – стрелки шли вперёд. Когда просто работал – стояли. Когда начинал осуждать себя – отматывались. И в один вечер, когда он нашёл в телефоне старое видео с сыном, смонтировал короткий ролик и отправил ему с подписью «я всё ещё помню, как быть с тобой», часы впервые показали 00:00.
Ноль. Не конец. Начало.
Через месяц он пришёл обратно. Хотел вернуть часы, но лавка исчезла. На её месте – мокрый асфальт, ни одной таблички. Он стоял под дождём, с часами в руке, и смотрел в пустоту, как в зеркало.
Потом засмеялся. И пошёл.
Часы шли назад. Но теперь – не к прошлому. К моменту, где он снова стал собой.
Глава IV. Лента, которую можно перемотать только один раз
Когда Лейла впервые увидела лавку, ей показалось, что это мираж. Всё вокруг было слишком обыденно: супермаркет, прачечная, вывеска турагентства с облезшими буквами. И вдруг – «Лавка Марселя», словно вкрапление из чужого века. Но не старая – нет. Скорее, вневременная.
Лейле было тридцать шесть. За плечами – спектакли, которые не случились, роли, которые ушли другим, и боль, которую она научилась прятать за сценическим светом. Сейчас она преподавала актёрское мастерство подросткам, хотя сама почти не верила в собственную игру. Ни в театре, ни в жизни.
Она вошла без цели. Просто… хотелось спрятаться от города, людей и себя.