должна любить книги.
Чаще в отделе абонемента мне попадались сумасшедшие старухи, складывающие мятые детективы в застиранный шелестящий пакет.
– У вас задолженность, – объясняет ласковая взрослая библиотекарша. – Берёте четыре книги, а возвращаете две. И так каждый раз. Четыре отсюда – две сюда.
– Вот тут, – старческий палец ложится на жёлтую обложку, – приличный сюжет. А вон там… – старуха вращает ладонью. У неё нет слов.
– Разве важно, какой сюжет? Нужно вернуть всё, что взяли.
Старуха игнорирует претензии, как моду.
Старики ещё смешнее. Они читают про геополитику. Спорят во дворах друг с другом. У каждого своя версия и предчувствие. Россия окружена: в подбрюшье Украина коверкает язык, со спины крадётся извращенка-Европа, точит серп Турция. Не пряча оскал, как оползень, надвигается Азия, а далее – везде: в свинцовых облаках, океане, под плодородной почвой гноится сучка зелёная США.
Думаю, именно благодаря мне за второй квартал того года библиотека сдала приличный отчёт о посещаемости.
В тесных проходах между громадными шкафами я регулярно листал про «кровавого Сталина» или «про детскую травму», присматриваясь к посетительницам.
Как-то задумавшись, я вышел из библиотеки с карманным изданием стихов Хлебникова. Опомнившись, я вернулся в читальный зал и извинился. Библиотекарша, и так всегда смотревшая на меня с подозрением, теперь отметила:
– Суетной вы.
Иногда сквозь смрад бумажного тления пробивался османский или альпийский аромат женских духов. Тогда, как маньяк из-за гаража, я выныривал из книжного коридора и замирал у полки: «Книги родного края». Чаще это заглядывали студентки первых курсов, отличающиеся свежестью тел и непорочностью сознания. Последнее – не годится. Одними контактами одиночество не вытрясешь.
Была девушка с обветренными руками, которую я напугал. Она улыбнулась, смутилась и прочь.
И другая, которая обнажила в улыбке кривой штакет зубов и выговорила на ядерно-шепелявом:
– Сразу заметила твои глазёнки. Думаю: гляди, Сашуля, – женихаться милёнок надумал. Я за Мамлеевым причапала. А ты, сокол ясный, зачем пожаловал?
Я соврал, что за библией, и поспешил уйти.
Впрочем, лёжа ночью в постели и рассматривая отражение окна в зеркале, я пожалел, что пренебрёг шепелявой. У неё были непомерно длинные руки, гарантирующие крепкие объятья.