Бушевавший в Наливках пожар, несмотря на пургу, был замечен с Боровицкого* и Ваганьковского* холмов, и перед обедом Великий князь и наследник престола Алексей Михайлович* повелел седлать коней, чтобы самому съездить посмотреть, что именно сгорело.
Пожары для Москвы были делом обычным.
Уже от храма Григория Неокесарийского*, что в Дербицах, было понятно, что горела Наливкинская слобода.
Слобода была заложена в прошлом веке по повелению Великого князя Московского и Владимирского Василия II* для защиты от набегов Крымских татар с юга, и вначале жил в ней военный нерусский люд. Позднее сюда стали селиться немецкие (от «немые», т. е. не говорящие по-русски) купцы. Здесь и поставил свой двор Андрей Петрович Ладал – известный на Москве богатый заморский гость. И вот прошлой ночью он сам вместе с всем своим добром полностью сгорел до угольков и пепла, а его приехавший сын стоял теперь в горе и задумчивости над пепелищем, плохо осознавая, что единым днём стал полным сиротой и нищим в чужой и не слишком дружелюбной стране.
Шёл лёгкий снег. Мороз начал пробираться под шубу. Было холодно, хотелось пить, согреться и заснуть. А впереди была полная неопределенность.
– Кто такой? Что делаешь? – по-хозяйски рявкнул подъехавший со спины всадник. Питер обернулся. По глубокому снегу к нему приближались верховые. Человек 15–20. Впереди на вороном коне сидел совсем молодой человек – не старше Питера, но, судя по почтительности остальных, – главный.
– Из чьих будешь? – спросил он.
– Я сын купца Ладала. Только что приехал… Всё сгорело. И отец сгорел… – сбивчиво сквозь слёзы объяснил Питер.
– Прибыл откуда?
– Три месяца как из Амстердама. На Москву пришел сегодня с обозом из Ярославля.
– По-русски хорошо говоришь.
– Матушка моя из русских была.
– Лет тебе сколько?
– Четырнадцать.
– А в месяце, числе каком родился?
– В марте, 19 числа.
«Как я», – подумал спрашивающий.
– Делать что собираешься?
– Не знаю.
– Ночевать куда пойдёшь?
– Не знаю. Я здесь никого не знаю.
– Со мной поедешь. Васька! – крикнул он кому-то. – Возьми его на коня. Домой!
И кавалькада направилась в сторону Кремля.
Конец дня прошел для Питера, как в тумане. Его куда-то привезли, дали поесть и указали, где спать. В сон он упал как в тяжелое беспамятство; добудиться его не могли больше суток. У него поднялся жар, он бредил и метался.