Они сидели на полу, облокотившись спинами о диван. За окном медленно опускался вечер, и жёлтый свет лампы заливал комнату мягким, почти старинным уютом. Вокруг – разбросанные фото, некоторые ещё в руках у Антона.
– Пап, – тихо начал он, не глядя в глаза отцу. – А ты скучаешь по тем временам?
Михаил не ответил сразу. Он смотрел на одну старую чёрно-белую фотографию, где был он – совсем юный, с длинными чёрными волосами, в кожаной куртке, с наглым взглядом и таким лицом, словно он – звезда фильма.
– Иногда, – наконец сказал он. – Но я тогда не знал, что в будущем будет твоя мама. И вы. Так что… нет. Я не скучаю. Я благодарен.
Антон повернул голову и посмотрел на отца. Ему вдруг стало сложно говорить. Горло сжалось.
– Ты правда… счастлив?
Михаил усмехнулся. Он снял очки, протёр их рукавом и положил на колени.
– Я прожил половину жизни, думая, что свобода – это ехать куда хочешь, быть с кем хочешь. А потом понял: настоящая свобода – это когда у тебя есть дом, куда хочется возвращаться. Где я слышишь твой голос.Володинкин плачь и Лизин смех. Мамин шаг в коридоре…
Он положил руку на плечо сына.
– Я горжусь тобой, Антон. Я, может, не всегда это говорю… но ты стал мужчиной. Не смотря ни на что.
Антон опустил голову, и глаза защипало. Он сжал губы и вдруг спросил:
– Пап… а если бы я не справился, не был таким сильным?
Михаил посмотрел на него с мягкой серьёзностью.
– Тогда я был бы рядом, чтобы нести это с тобой. Быть сильным – не значит быть одному. Понимаешь?
Антон кивнул. Не сразу. Но крепко. Он прижался плечом к отцу и долго сидел так, слушая его ровное дыхание.
И в ту ночь Антон понял: папа – это не просто взрослый, который читает лекции. Это тот, кто молча держит твои страхи за руку, даже когда ты уже почти вырос.