Отметив, что его слушают со вниманием, старый солдат, успокоившись, продолжил:
− А еще сказывали сельские, что так вот идут по тайге и льдам рек уже с самой осени многие тысячи верст от самого Омска, а главного у них – Колчака, расстреляли в Иркутске, и что на этом власть царя закончилась теперь окончательно.
– А как так, его расстреляли? А солдаты, казаки чего не вступились-то? Вон их сколько! Армия! – встрял в разговор опять Кондратий.
– Сказывают, ехал Колчак барином в поезде в теплом вагоне с полюбовницей и вез золота немерено. Хотел видать сбежать с золотом в Америку, да попался. Тут-то его и прихлопнули.
– Не, Силантьюшка! – возразил Кондратий, − свояк сказывал, когда на базар я ездил в город, что утопили его живого в проруби у Знаменского монастыря. Да не одного, а еще народ с ним был. Так всех гурьбой и спустили в реку, а сверху прикладами по головам, − так и забили вусмерть.
По весне, когда снег сошел на южном склоне, и земля взялась забирать влагу, закипела работа на кладбище деревни, и за неделю разросся столетний погост на треть, углубившись в тайгу, под кроны строевых сосен. И отмечен этот угол погоста особо оградкой: имена подселенных в подземное хранилище все не здешние, да знатных часто родов.
Яков помнил, как прошлись отступающие солдаты по улицам села, нагрянув с поборами: собирали еду, какую можно было найти по дворам, сено и овес для лошадей, одежонку теплую. Запомнилось Якову, как чертыхался отец, выглядывая за забор, готовый и дать отпор настырным побирушкам, и спрятаться, если возникнет угроза жизни ему и домочадцам.
Яшку мамка все норовила спрятать в погреб, − опасалась, что заберут долговязого не по возрасту сынка в солдаты. Но обошлось: и скотинку сберегли, попрятали, и все живы остались, откупившись от раскосого солдата в худой шинелишке и обмотках, что ввалился во двор и требовал дать еды. Мамка сунула ему пару караваев свежего хлеба и шмат сала. Потом долго еще сокрушалась маманя, поминая того солдата, − мол зря отдала сало, хватило бы голодранцу и двух увесистых булок.
Скотинку, что удалось схоронить от отступающих войск белогвардейцев, правда, через полгода забрали большевики, объясняя изъятие революционной необходимостью для пропитания голодающего пролетариата.
Взялись судачить сельские о том, что раньше царя, банкиров и чиновников да купцов кормили, а теперь и пролетариат сел им на шею.