Но в этот раз он не вернулся. Путь экспедиции проходил через какой-то заснеженный перевал, дикий и холодный, где ветер рвал палатки, а снег слепил глаза. Назад не вернулся никто. Все погибли – так нам сказали позже, когда я уже устал ждать у окна вместе с мамой, прижимаясь носом к холодному стеклу.
Говорили разное: и что их накрыла лавина, и что они попали в снежную бурю, и что было ещё что-то, чего никто так не понял. Некоторые тела так и не нашли, отца в том числе. Только рюкзак где-то внизу, в ущелье, с парой камней внутри. И эта тянущая душу неизвестность сидит во мне до сих пор, как заноза, которую не вытащить. Он был не из тех, кто сдаётся, и я держусь за эту мысль, как и за те его уроки, которые до сих пор помогают мне не потеряться в этой жизни.
– Иногда это не одно и то же, Стасик.Однажды я спросил деда, почему папа ушёл. Он долго молчал, потом ответил, не глядя мне в глаза: – Потому что должен был. – А хотел? – спросил я. Дед выдохнул тяжело.
Тогда я счёл это отговоркой.
Мама после этого изменилась. Она любила отца так сильно, что его исчезновение выжгло в ней что-то. Она конечно держалась ради меня, не показывала слёз, но я видел, как она ночами сидела у окна с чашкой остывшего чая, смотрела в темноту и шептала его имя, будто звала домой.
Она верила, что он жив, и часто говорила мне: "Стас, твой отец не из тех, кто пропадает просто так, он сильный, он вернётся, вот увидишь". А я кивал, потому что хотел верить вместе с ней, хотел, чтобы она не угасала, чтобы её глаза блестели, как раньше, когда она смеялась над его шутками.
Помню маму в те годы – невысокая, с тёмными волосами, которые она собирала в косу. Она была тёплая, как летний день, всегда находила слова, чтобы меня успокоить, не ругала когда я дрался во дворе или приносил двойки.
Но без отца она начала угасать: стала меньше улыбаться, меньше готовить, всё чаще сидела в их комнате, глядя на его старый потёртый рюкзак, который нам вернули, с порванным ремнём, но, как будто бы с его запахом, который я до сих пор помню.
Она хранила его вещи – старые карты, потрепанные записные книжки, где он рисовал маршруты и отмечал находки. Иногда я видел, как она гладила ладонью эти страницы, будто они могли ей что-то сказать. Так прошло три года.
Мне стукнуло пятнадцать, когда мать заболела. Этого никто не ожидал. Всё произошло так быстро, словно жизнь утекла из неё разом. Врачи говорили что-то про сердце, про нервы. Но я знал, что это тоска её добила, потому что она так и не смирилась с тем, что отца больше нет.