– Михаил! – раздался голос его друга Сергея, вошедшего в мастерскую. – Ты опять здесь? Хватит возиться с этими картинами, давай лучше выпьем!
– Не могу, – ответил Михаил, не отвлекаясь от мольберта. – Мне нужно закончить этот набросок.
Сергей сел на стул, наблюдая за ним.
– Всё ещё надеешься на успех? Ты же знаешь, что никому не интересны твои работы..
Сергей всегда считал друга лентяем. Он не понимал, как можно вместо нормального дела находиться часами в мастерской, писать какие-то картины. Неужели у человека совсем нет обязательств?
Михаил лишь усмехнулся, но в душе все же задался вопросом, есть ли вообще смысл в его жизни, творчестве. Кому нужны созданные им произведения? Но несмотря на все сомнения, он продолжал рисовать. Ведь это было единственным, что помогало ему чувствовать себя живым.
Взгляд его блуждал по холсту, выхватывая отдельные мазки, линии, тени. Он видел не просто слои краски, а отражение собственного внутреннего мира, своих переживаний, надежд и разочарований.
Кисть в его руке словно сама собой переносила эти чувства на полотно. Сергей вздохнул.
– Ладно, делай что хочешь, – сказал он, поднимаясь. – Я пошёл. Если передумаешь, знаешь, где меня найти.
Михаил кивнул, не отрывая взгляда от картины. Когда за другом закрылась дверь, в мастерской воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим шуршанием кисти. Он ощущал, как напряжение постепенно отпускает, уступая место умиротворению. В этом хаосе красок и форм он находил гармонию, порядок, смысл. И пусть мир не признавал его талант, пусть никто не понимал его искусства, он продолжал творить. Для себя. Конечно, у него имелась какая-то надежда , что это все не просто так. Но, она была такая маленькая. Ведь он оставался совсем один и его внутренняя уверенность гасла с каждым днем. Он так сильно хотел однажды встретить ту девушку, которая будет слушать и понимать, заставит поверить в себя. А он станет показывать ей картины и рассказывать свои истории.
Михаил знал много девушек. Все они пытались дотронутся до его души. Прикоснуться к частичке его жизни и творчества. Но ни одной это не удалось. Каких-то он считал слишком поверхностными, других – чересчур прагматичными. Кто-то тонул в его таланте, как в омуте, теряя собственное «я». А кто-то, наоборот, пытался его приземлить, обрезать крылья, загнать в рамки обыденности.