Когда мы прибыли в аэропорт, очень внимательные и недоверчивые служащие провели строгий досмотр нашего багажа. В частности, офицер охраны, который просвечивал рентгеном мою ручную кладь, беспрестанно смотрел на меня свирепым взглядом, разговаривал грубо и был убеждён в том, что я что-то скрываю. На его агрессию я зеркально ответила презрением. Когда наши глаза встретились, я пристально смотрела на него до тех пор, пока он не вернул сумку, обыскав её лишь один раз и не очень внимательно. Как вскоре выяснилось, я была единственной в нашей группе, кому удалось выехать хоть с какими-то магнитофонными записями; у всех остальных они были конфискованы. Мы так никогда и не узнали, в чём же именно нас подозревали. Ничего, что можно было бы вменить нам в вину, в магнитофонных записях не было обнаружено, поскольку ни один из нас ни в коей мере не был связан с политикой.
Шли годы, и я сомневалась в том, что когда-либо будет опубликовано хоть что-то из этого, учитывая возможность возмездия для тех, кто по-прежнему жил в Тибете. Однако после того, как в 2007 году Адеу Ринпоче покинул этот мир, я пересмотрела свой взгляд на то, чтобы сделать эти материалы доступными, придя к заключению, что Адеу Ринпоче так детально рассказал эти истории для того, чтобы их можно было опубликовать. То, что он говорит, – не столько критика, сколько историческое повествование и источник вдохновения для других людей, получивших подобные травмы. Он никогда не ощущал себя жертвой и во всех обстоятельствах действовал как подлинный практик, смотря на всё происходящее как на игру кармы и возможность совмещать Дхарму с жизнью точно в том виде, в каком она разворачивалась.
То, что лично для меня выделяет историю Адеу Ринпоче, – это не столько те ужасы, через которые ему довелось пройти в процессе коммунистической оккупации Тибета, – он сам же отмечает, что многие другие люди прошли через гораздо большие испытания, не говоря уже обо всех тех, кто расстался с жизнью, – но, скорее, то, каким образом он рассказывал об этом. Во время описания того, что случилось с ним и многими другими, как он выжил и в конце концов вышел на свободу, он говорил откровенно, с достоинством, без тени возмущения, гнева или грусти. Он никогда не добавлял умственного страдания к и без того непереносимому опыту. Без порицания и недовольства он смотрел на то, что случилось с ним, как на созревание его собственной индивидуальной кармы и потому смело принимал ответственность за то жестокое обращение, через которое ему пришлось пройти; на самом деле он неоднократно утверждал, что каждый человек страдает в соответствии со своей кармой. Как задумчиво говорил Ринпоче: «Я полагаю, то, что выпадает вам на долю, – это созревание определённой кармы, которую вы создали в прошлом».