– Я хочу быть похожим на него, – однажды, будто исповедуясь, сказал он дяде.
– На кого? – спросил дядя.
– На того, кто парит один, на совершенно других высотах.
– Это опасно, – сказал дядя, будто предрекая беду.
– Почему? – спросил Марк.
– Потому что у него нет чувства страха, этого спасительного инстинкта.
– Разве это плохо?
– С одной стороны хорошо, это дар, но с другой стороны – он летает по территориям хищных птиц, в логове врага; без стаи он уязвим, как беззащитный ребенок, и не сможет уклониться от нападения хищника, он обречен на гибель.
– А если удастся? – спросил он.
– Тогда он победитель, – сказал дядя. – Таких очень мало.
– Я хочу быть победителем, – сказал Марк.
– Зачем тебе это? – спросил дядя.
– Я хочу быть одним из тех немногих, исключительных, – ответил он.
– Это вызов, – сказал дядя, глядя вдаль, в будущее. – Достойный вызов.
Набив зобы отборным, щедро рассыпанным зерном, голуби, в томной неге раннего утра, с присущим их породе невозмутимым флегматизмом, облюбовали не просто участок, а целый пролет высоковольтных проводов. Провода, туго протянутые меж угрюмых столбов, уходили вдаль, теряясь за крышами домов, словно стальные нити, связывающие неспешную жизнь этого уютного городка. На фоне утренней тишины и сонной неподвижности, разместились эти пернатые ранние пташки не по одиночке, а целой компанией, создав живую, чуть шевелящуюся бусину на нитях проводов. Их оперение, еще влажное от утренней росы, играло в первых лучах восходящего солнца приглушенными оттенками серого, сизого и легкой охры. Толстенькие тельца, наполненные ночным спокойствием и утренней сытостью, мирно покоились на тонких проволоках, и каждый голубь, казалось, был погружен в свой собственный безмятежный мир раннего утра. Легкий ветерок, едва ощутимый внизу, на высоте проводов становился более заметным, и каждый его порыв заставлял голубиную бусину колыхаться в унисон. Их движения были монотонны, медитативны, словно завораживающий ритуал утреннего пробуждения. В этом ритмичном покачивании чувствовалась первобытная безмятежность, полное отрешение от еще спящей суеты внизу, от редкого ворчания полупустого автобуса на дальней улице, от всего того едва слышного шепота, которым начинает наполняться утренний воздух городка. Они явили собой удивительную картину умиротворения, покоя, напоминая, что даже в самом сердце тишины и сонливости есть место для простых радостей и нехитрого блаженства. Наблюдая за этими сонными голубями, качающимися на проводах под рассветным небом, казалось, что время замедляет свой бег еще больше, а городская суета и вовсе исчезает, оставляя лишь ощущение спокойствия и наблюдения за этой неожиданной утренней идиллией на высоковольтной линии. Вдали, едва слышно, проехал одинокий автобус, нарушив на миг утреннюю тишину, но голуби продолжали свое ленивое покачивание, невозмутимые к мирским заботам.