Самого же Костаса устраивала позиция родственников, снимающая с него бремя ответственности. Он не против, даже за, но с традициями, диаспорой, отцом, главное – матерью, не поспоришь.
В глубине души было стыдно, однако удобно, потому ничего менять Костас не собирался. Рано или поздно Юленька поймёт, что плетью обуха не перешибёшь. Жизнь по законам диаспоры – не шутки.
Подобные знания должны вкладываться в головы «Юленькам» ещё в нежном, детсадовском возрасте. Сколько бы разочарований они избежали, сколько бы сломанных судеб не случилось, понимай «Юленьки», что подобные союзы обречены на провал… только дело это не конкретного грека, волей судьбы появившегося на свет средь Кубанских просторов, а родителей девочек.
Костас посмотрел вслед Юле, хлопнувшей дверью подъезда, задрав нос. Решил, что в воскресенье обязательно отведёт кроху в хороший ресторан и в ювелирный, дабы загладить вину. Ему не сложно, девочке приятно, в итоге все довольны. А пока пусть подуется, слаще будет примирение.
Трасса вела через бескрайние поля, крохотные посёлки, станицы, раскинувшиеся широкими улицами. Яркая зелень, в это время года невероятно сочная, проносилась за окнами внедорожника, деревья радовали свежими листьями, по вспаханной земле прыгали очумевшие от тепла птахи.
Весна.
Из динамиков неслась ритмичная, набившая оскомину песня, вынуждая подпевать:
Весна пришла и вскружила нам голову.
Хочется любви без всякого повода…
Весна пришла, а вместе с нею любовь…
Звучало почти, как пророчество.
Отворот с трассы, короткая дорога мимо теплиц, заброшенных амбаров, остатков промзоны, крытого рынка, нескольких магазинчиков и, наконец, Костас окунулся в головокружительный, чарующий аромат цветущих садов, будто в сказку наяву провалился.
Сшибающее с ног ощущение, мощное, одуряющее, где-то фантастическое.
Только что нёсся по трассе среди полей, лишь изредка пестреющими лесопосадками, обгоняя крадущиеся тонары и резвые мелкогрузы, и мгновенно очутился в сказке, утопающей в густых деревьях и кустарниках, усыпанными цветами.
Цвело, благоухало всё, кажется, трухлявые, столетние пни, и те расцветали в это время года, радуясь новому циклу природы.
Проскочил город по диагонали – на всё ушло минут двадцать-тридцать, – свернул в родной переулок со сладким названием Грушевый. Несколько двух-трехэтажных домов, скрытых сенью деревьев, и два больших дома в торце, венчая переулок тупиком.