Занавес остаётся открытым - страница 18

Шрифт
Интервал


Шёл 1937 год.

Так и повелось в моей жизни: общие и личные мои проблемы иногда пересекались, а чаще расходились.

Я рано, с четырёх лет, узнала о существовании в себе того, что называют «внутренним миром», и он стал главным. В мире внешнем моим ангелом-хранителем была мама, а я так и осталась не бытовым, непрактичным человеком. Наши с ней сферы «деятельности» разделились.

Взвалив на себя быт, она дала мне возможность целиком уйти в себя. Всю жизнь я читала книги запоем, они и мама вскормили мой Идеализм, они создали мою судьбу.

Я живу на облаках в воздушных замках, в дыму фантазий. Сильфиды и феи, русалки и гномы, Джины из бутылки, выполняющие мои желания, колдуны и волшебники, «30 витязей прекрасных» и королевич Елисей для меня так же реальны, как во внешнем мире окружающие люди, предметы и события.

Если в утробе матери мы в свёрнутом виде повторяем эволюцию физического мира, то благодаря книге мы вступаем во владения духовными богатствами, созданными многими поколениями живших ранее людей.

Никому не могла я рассказать о том глубоком и мощном душевном потрясении, которое пережила от гётевского «Лесного царя» в переводе Жуковского и которым долго бредила дни напролёт.

«Ездок запоздалый, ездок доскакал… В руках его мёртвый младенец лежал»…

Бушевала война. Каждый день приносили похоронки, каждый день мы слушали сводки: сдавали один за другим наши города. Один или два раза в неделю мы бегали в госпиталь №414 – огромное здание Дома Промышленности ныне. Все коридоры, все огромные палаты были заполнены ранеными. Вечерами мы вышивали бисером кисеты со словами «Бойцу на фронт», собирали посылки, помогали на сельскохозяйственных работах в совхозе. У нас дома женщины вязали для солдат шерстяные носки. Общая опасность объединяла людей, «чувство локтя» было естественным. Атмосфера вокруг была насыщена особым электричеством противостояния Жизни и Смерти в их всеобщем смысле.

У нас тогда было Одно огромное Сердце, а не тысячи отдельных маленьких сердец. Так что от внешней жизни отгородиться было невозможно. Именно на эти годы общей беды, сплотившей всех, и приходится начало моего «книжного запоя».

На улице Первомайской близ железнодорожного полотна и сейчас стоит этот важный в моей жизни дом. Надо бы сходить, посмотреть номер и заглянуть во двор. Там, со двора, была дверь, которая вела прямо в полуподвальное помещение библиотеки.