Женился он на практике. Пришёл в общежитие, взял чемодан и объявил: «Ну, ребята, я пошёл. Я женился».
Девушка после института томилась в захолустье. Слава увёз её сначала в город, а потом – в Израиль.
Володя Дудырев, оказывается (я через много лет узнала это от Ирины Федодеевой), на день рождения подарил мне картину: на лесной полянке молоденький солдат в гимнастёрке и девушка, а под нею слово «объяснение» мне, как оказалось. Но узнала я об этом через несколько лет. Улыбаюсь и сейчас. Объяснение у нас состоялось у Главпочтамта, и Володя рассказывал мне о Лёне Шапкине. На практике Лёня спал и по ночам во сне называл моё имя, а днём над ним посмеивались ребята, и он стал на ночь бинтовать зубы. Володя предупреждал меня, и я устроила с Лёней разговор о том, чтобы он ни на что не надеялся. Что я ко всем отношусь одинаково.
– Неужели ты так же до двенадцати часов ночи можешь гулять ещё с кем-то?
– Конечно.
Но Лёня жил рядом с тем корпусом, где должен был жить Рафик. И я втайне надеялась, что, хотя бы издали увижу его. О Лёне мама говорила: «Он ходит за тобой, как нитка за иголкой»…
Но ни братья Рябовы, ни Володя Дудырев, ни Лёня Шапкин, ни Андрей Вострецов (хотя одно время мы были чуть ли не «помолвлены»), ни Вася Подкин, и не много-много других не стали для меня никем, кроме товарищей. Все они, по удачному выражению Ольги Ивановны Марковой, «были для меня «как подружки». И всех друзей я любила, но любовью вполне земной, хотя чистой и родственной даже. Но не к замужеству я стремилась, не к созданию семьи. Мне нужна была Единственная моя любовь особенная. Та, о которой уже написал Куприн в «Гранатовом браслете». «Наполеон в любви», – скажет о повести Феликс Вибе.
Хорошо помню особую тональность, серьёзную торжественность, когда я отчётливо сформулировала «установку» на своё будущее: «Замуж не выйду, но ребёнок у меня будет. А семья уже есть». Это я говорила своей однокласснице Ольге Размахниной, которая как-то ночевала у нас. Помню эту пророческую интонацию даже сейчас и недоумеваю: откуда это предчувствие? Да, всю жизнь я хотела посвятить маме: слишком важна, слишком прочна, слишком глубока моя к ней любовь.
И, если правда, что «женщины любят ушами», то мне грех жаловаться на мужчин: они не обошли меня своим вниманием.
Помню, пришла мне в голову мысль – вспомнить свои «романы». Я насчитала девяносто: и безответные, и отвергнутые мною, и взаимные. О некоторых случаях, особенно трагических, я должна буду рассказать.