Их взгляды встретились, и через секунду они уже смеялись так, что официантка обеспокоенно оглянулась на их столик.
– А ты? – спросил Олег, утирая слезы. – Мне почему-то кажется, что ты отлично готовишь.
– Есть пара фирменных блюд, – скромно призналась Карина. – Моя шарлотка, например, сводила с ума весь офис на прошлом корпоративе.
Лицо Олега вдруг осветилось.
– У меня есть предложение, – заговорщически понизив голос, сказал он. – Давай сделаем твою шарлотку призом в следующем раунде.
– Что? – переспросила девушка, сбитая с толку.
– Если я выиграю – ты печёшь для меня шарлотку. Если ты… – он многозначительно посмотрел на табло, где счёт Карины был в два раза выше, – то получаешь честь оценить мои «фирменные» бутерброды.
Для Карины исход игры не имел никакого значения. Эту шарлотку она испекла бы в любом случае.
“… Когда она засмеялась, я понял – уже слишком поздно. Эти две недели переписки, эти дурацкие шутки… Я уже привязался. И теперь мне остаётся только идти вперёд, и надеяться на лучшее.”
Несмотря на все старания Карины не наделать шуму, тяжелая дверь предательски скрипнула, разрывая ночную тишину. Все еще надеясь, на то, что она каким-то чудом не разбудила свою мать, девушка несмело ступила в сумрак квартиры.
Свет в прихожей вспыхнул внезапно, ослепительно. Карина зажмурилась, но даже сквозь веки увидела знакомый силуэт в дверном проеме – Надежда Алексеевна стояла, обхватив себя за плечи, в поношенной розовой ночнушке, которая когда-то была любимой.
– Прости, – Карина прошептала первая, не открывая глаз. Губы слиплись от вины. – Я не хотела тебя будить.
Женщина не ответила. Только тяжело вздохнула – этот звук Карина узнала бы из тысячи. Так вздыхала мать, когда находила в ее школьном дневнике замечания. Или, когда отец в очередной раз забывал про годовщину.
– Половина первого, – наконец произнесла Надежда Алексеевна. Голос ровный, но Карина услышала в нем дрожь – тонкую, как паутина. – Ты представляешь, что творилось у меня в голове?
Девушка наконец открыла глаза. Мать стояла, прижимая к груди мобильный – на экране горели пять пропущенных вызовов.
– Мам, мне почти тридцать, – Карина с силой стянула с ноги ботинок, тот грохнулся на пол. Ей претило чувствовать себя виноватой, особенно из-за такой мелочи.
– Какая разница, сколько тебе лет? Мать не может не бояться за своего ребенка. Это противоестественно, – устало возразила Надежда Алексеевна.