Женщины из деревень, находившихся рядом с логистическими узлами, попадали в долговые сети. Им обещали работу уборщицами или кухонными помощницами, а на деле – превращали в обслугу для наёмников. Проституция была негласно разрешена в пределах концессий. Некоторые французские офицеры даже получали от этого процент через прикормленные «агентства бытового сопровождения».
Французские корпорации оплачивали государственные стипендии детям “лояльных” племён, но закрывали школы в регионах, подозреваемых в симпатии к повстанцам. Это называли «программной оптимизацией».
Электричество доходило только до территорий, где находились производственные комплексы. В деревнях за пределами инфраструктурного кольца люди зажигали керосиновые лампы, чтобы видеть, как мимо проходят бронированные колонны, везущие металлы и алмазы в порты.
Была ещё одна деталь, которую знали лишь немногие: часть руды не шла на экспорт, а переправлялась на секретные объекты в других африканских странах – под видом “учебных образцов”, для нужд французского оборонного сектора. Это – та самая руда, ради которой Франция готова была потерять репутацию, но не маршрут.
Люк знал обо всём этом. Не с бумаг – с земли.
Он знал имена тех, кого отдавали «на вывоз» за неподчинение. Он слышал, как ночью женщина кричала под забором шахты, умоляя вернуть ей брата. Он лично вел патруль, который нашёл пропавших подростков в подвале бывшей миссии, превращённой в «центр обработки резюме» для охранных компаний. И каждый раз, возвращаясь в кабинет, он ставил подпись. Подпись. Официальный знак одобрения. Символ лояльности. Печать на боли.
Называли это по-разному. «Франкофонное партнёрство». «Стратегическое присутствие». «Гарантия стабильности в регионе». Но правда была проще: Флёр-дю-Солей остался колонией. Только теперь – с Конституцией. На бумаге – государство. В речи президента – независимость. В кабинетах Парижа – «особая зона ответственности». А в реальности – контролируемая экономическая платформа, над которой висел французский зонт, но от которой давно отняли собственное небо.
Люди здесь могли голосовать – но не выбирать. Могли говорить – но не быть услышанными. Могли рождаться – но не мечтать.
И среди всего этого – Люк Огюст Дюпон.
Офицер без флага. Солдат без родины. Человек, поставленный управлять не территорией – а равновесием интересов. Он не был ни палачом, ни спасителем. Он удерживал баланс. Убеждал, что хуже будет без него. Что если уйдёт он – придут другие. Хаос. Резня. Пепел. Он держался за эту мысль. Он повторял её про себя, как молитву. И всё же, каждую ночь, он слышал один и тот же вопрос в тишине перед сном: «Если я больше не верю в эту систему – почему я всё ещё охраняю её?».