БАРМЕН: (Кивает, неторопливо вытирает стойку рядом, словно каждое движение имеет значение. Смотрит на руки старика на стойке.) Стабильность, это… да. В наше время это, пожалуй, главное. Тихая гавань в океане перемен. Прекрасное ощущение.
АНАТОЛИЙ ПЕТРОВИЧ: (Делает медленный, маленький глоток из стакана, придерживая его обеими руками. Смотрит куда-то сквозь Бармена, в зал.) Стабильность, говоришь? Ну да. В моем возрасте стабильность – это уже не просто хорошо. Это… это уже роскошь. Когда знаешь, что завтра будет похож на сегодня. Что автобус придёт. Что здесь… (обводит рукой вокруг) …тепло и спокойно. Что ты… (смотрит на Бармена) …слушаешь. Наполняет умиротворением.
(Пауза. АНАТОЛИЙ ПЕТРОВИЧ смотрит в свой стакан, словно видит там отражение чего-то далёкого, ушедшего. Тихонько постукивает пальцами по стеклу.)
Прошёлся сегодня. До парка. Наш парк-то, Михаил, меняется. Деревья выше стали. Новые аллеи проложили. Красиво. Скамейка наша… ну, наша с Лидой… (голос чуть теплеет на имени, появляется легкая грусть) …занята была сегодня. Молодёжь сидит. Обнялись так… крепко. Целуются. Не стесняются никого. Хорошо им. Молодые. Вся жизнь впереди. Думают, что она бесконечная.
БАРМЕН: (Не отрываясь от своего занятия, кивает) Надеюсь, для них так и будет. У каждого свои сезоны, Анатолий Петрович. Своё время.
АНАТОЛИЙ ПЕТРОВИЧ: (Вздыхает. Смотрит на Бармена) Своё… Это да. Вот цветы на клумбе у подъезда высадили. Вчера ещё не было, а сегодня – буйство. Яркие. Жёлтые. Знаешь, Михаил, Лида очень любила жёлтые цветы. Говорила, что в них солнце живёт. Всегда заставляла меня покупать ей тюльпаны весной. Только жёлтые. "Лида, это же к разлуке", – смеялся я тогда, молодой, глупый. А она в ответ: "Миша, ты поэт несчастный! Это к солнцу! К радости!" (Снова чуть заметно улыбается, теперь уже Лиде.)