"Неужели я все-таки не сплю и действительно свободен? Неужели? – думал темный эльф. – Впрочем, нет, не совсем чтобы. Ведь теперь я завербован теми, кто когда-то меня арестовал. Именно за это они и дали мне свободу. Конечно, как же, услуга за услугу. Но ничего! В любом случае даже так несравненно лучше, чем гнить в камере Имперской тюрьмы. Теперь у меня есть оно – это небо над головой. И как будто не нужно большего".
Адан блаженно наполнил легкие свежестью вечернего морского воздуха, находясь в состоянии, как он осознал, близком к эйфорическому. Так резок был контраст между десятью годами, проведенными в сырости подземелья, где темный эльф мучился от промозглости, потасовок с сокамерниками, надменной стражи, паршивого питания, вечно голода и холодного сна на жестком тюфяке, – так сильна была разница между всем этим и тем чудным теплым вечером, которым он сейчас наслаждался без чьего-либо права помешать, что Адан понимал: да, он действительно счастлив.
Ему открывался вид на главную улицу поселения Сейда-Нин. Она, в общем-то, являлась одновременно и единственной в деревне. Там неторопливо прогуливались местные, большинство которых хмуро поглядывало на Адана: грязный одноглазый данмер в лохмотьях полулежа смотрел в небеса, всем своим видом напоминая то ли юродивого, то ли очередного нищего, забредшего в деревню с целью попрошайничества, то ли и вовсе сбежавшего каторжника. Прохожие перешептывались, косясь на него, но он не обращал на них никакого внимания.
По краям улицы располагались аккуратные одноэтажные домики – в них и жили местные. Совсем неподалеку виднелось море, доносившее до обоняния запах соли и йода, слышался шум прибоя. А в противоположной стороне вырисовывались очертания долин, болот, лесов и холмов, поднимающихся все выше и уходящих куда-то вдаль; постепенно они перерастали в манящую неизведанной высью гористую местность. Единственный, но зоркий глаз темного эльфа созерцал эту красоту, бесповоротно вселявшую в сердце чувство простора и свободы.
Уже совсем стемнело. На небе появились мерцающие огоньки звезд. Адан снова глубоко вдохнул, в очередной раз подивившись непривычной, до боли приятной свежести воздуха – настолько она отличалась от затхлости подземелья, – и забылся в самом сладком и крепком сне за последние десять лет.