– Ого, лето еще толком не началось, а у тебя уже столько всего! – засмеялся дядя, улыбаясь мальчику с высоты исполинского роста.
На веранде появились мама с папой, приветствуя гостя. Дядь Сережа большой рукой потрепал волосы мальчика и пошел здороваться с родней, попутно осматривая дом.
– Хороший, большой, – был его вердикт. – Отопление газовое?
– Мне не нравится, слишком много коридоров. – фыркнула мама. – Думаю его снести и построить что-то более современное.
– Да погоди ты, еще успеешь снести, – усмехнулся Сергей.
– И я о том же. – кивнул отец. – У нее какое-то маниакальное желание все сломать.
– Сереж, хоть ты меня выслушай. Я уже все придумала, нужна только твоя голова и нормальные проекты. Я даже примеры нашла, просто потрясающие! Современный этно стиль со всеми удобствами и…
– Э, э, сестренка! Дай хоть дух перевести! Еще успеешь рассказать свои наполеоновские планы. Миш, шашлычок?
– Легко!
– Пивка?
– Вообще отлично!
– Еще один алкаш приперся, – проворчала мама. – Теперь оба из запоя не выйдут. И как с вами что-то строить, если у вас только шашлык и пивище на уме?
– Опять не в духе? – дядя Сережа весело подмигнул отцу.
– Да как всегда. Пошли дом покажу, как раз вчера свет доделал в твоей комнате.
Икали Тасю долго. Облазили все леса, поля, да ручьи. Подняли на уши Александровку и близлежащие деревни, искали до первого снега. Да так и уехал Семен в город, не найдя ни следов, ни останков.
В тот день Таисия бежала следом за повозкой, в которой ехал батенька, и кричала пуще прежнего. Молила всех святых, чтобы ее хоть кто-нибудь услышал. Но стоило телеге перебраться по шаткому мостику на другой берег реки, как девушка уперлась в незримую стену. Ни жердей, ни кирпича, а пройти дальше невозможно. Она билась руками и хрупкими плечами о невидимый барьер, пока повозка с родным силуэтом не исчезла из виду.
Так она и осталась на этом берегу речки, не способная пробиться через колдовскую преграду.
Таисия шла босыми ногами по свежему снегу. Тело прикрывала тонкая белая сорочка, но она не чувствовала ни холода, ни ледяного ветра. Мимо шли укутанные люди, проезжали скрипящие телеги, носились детишки, ловя ртами первый снег, но никто не обращал внимания на бредущую почти голышом девушку.
Ее никто не видел.
Голод и жажда тоже стали чужды. Внутри нее медленно исчезали любые потребности. Она еще помнила ароматы свежего хлеба и наваристой похлебки, но без радости или предвкушения. Запахи притупились, голод прошел, холод не пугал. Словно она остановилась в каком-то моменте, когда телу и душе ничего не надо.