«Здравствуйте, дорогие мои родные, папенька, матушка, и дорогая моя жена Мария Прохоровна!» Петруша не хотел называть жену ласково Машенька и всегда обращался к ней по имени-отчеству.
«С приветом к вам ваш сын и муж Пётр Иванович. Как вы там поживаете? Все ли живы-здоровы? Что нового в станице?»
Петруша погрыз кончик карандаша, думая, что бы ещё спросить. Но в голову ничего не приходило.
«Как там нынче весна, батюшка? Хватит ли семян на посев?» – написал он после некоторых раздумий.
«Здесь на фронте дела не очень важные. Враг наступает, не даёт нам продыху. Война становится всё ужаснее. Удушливые газы, огнеметатели, минные поля, а эти наводящие страх аэропланы! И всё это у германцев. А что же у нашей, российской армии? С прискорбием можно сказать, что техника и организация нам никогда не давались, и оснащены мы куда хуже. В соседней дивизии опять беспорядки и опять расстрелы. Но пехота сейчас никуда не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она всё меньше и меньше выдерживает натиск немецких ударных батальонов. Если наши казачьи части ещё как-то держатся, то в пехоте совсем упадочные настроения. В такой ситуации продолжение войны становится почти что невозможным».
Петруша снова задумался. Как же написать про ранение? Ведь это будет большой удар и для родителей, и для жены. А нужен ли будет он ей, когда Мария узнает, что он стал беспомощным инвалидом?
Он стучал карандашом по листку, подбирая слова. Но ничего не приходило в голову. «Так и напишу, как есть, что ж теперь делать. Шила в мешке не утаишь». Петруша устроился на кровати поудобнее и снова взялся за письмо.
«Вот последнее сражение стало разгромным для нашей бригады. Артатакой германцы разбомбили почти все позиции. Мало кто остался жив. Вот и меня задело. Лежу сейчас в госпитале полевом после ранения. Снарядом мне размозжило ногу, пришлось её ампутировать».
Петруша представил, как читают эти слова его родные. Матушка заохает, вскрикнет жена, а батюшка опустит голову.
«После того как рана заживёт, отправят меня домой», – продолжал писать Петруша. Он написал ещё несколько пожеланий родным и, сложив письмо в конверт, отдал проходившей мимо сестричке.
Неподалёку разговаривали мужики. Они обсуждали какую-то необычную церковь.
– Разве может храм быть под землёй? Это же богохульство – устраивать храм там, где людей хоронят! – возмущался Василий Сидоров, сидя на своей аккуратно заправленной кровати.