– Это из-за частых пневмоний в детстве, – объяснил он на первой тренировке. – В основном все справа. Я словно чувствую, что в правое легкое меньше воздуха заходит.
– Может, тебе не стоит надсаживать больные легкие? – забеспокоился Стас, подходя к штанге. – Занялся бы шахматами. В боксе грудную клетку молотят – будь здоров.
– Наоборот, сказали – заниматься можно. Надо именно тренировать.
Когда спустя час они вышли после тренировки на морозный январский воздух, Исрафилов вернулся к политической теме.
– Мы в какой стране живем? – неожиданно поинтересовался он. И сам же себе ответил: – Правильно, в стране равных возможностей. Где бы ты ни родился: в деревне, в городе, – эти возможности равны. У каждого есть шанс.
– Чушь собачья, – выдохнул Стас в сердцах. – Не жил ты в деревне, не знаешь, что такое распутица весной, что такое обложные дожди осенью. Ты учился в городской школе, по чистенькому асфальту ходил в ботиночках. Тебе не понять того, кто в кирзачах да в галошах месил грязь. И ты хочешь сказать, что у нас равные возможности? Самому-то не смешно?
– Я же говорю – политику партии ты не понимаешь. Аполитично рассуждаешь! У нас так декларируется! Думаешь, наш Маслов – это не политика? Еще какая! А ты его, мягко говоря, послал.
– При чем здесь Маслов? – рассмеялся Пермяков. – Он и в партии-то не состоит! Наверное…
– Вот именно – наверное. А как же ему тогда кафедру доверили, если он в партии не состоит? – поставил вопрос ребром Ильдар. – Заведовать кафедрой и быть при этом беспартийным – это все равно что жить в обществе и быть свободным от него. С беспартийного не спросишь по всей строгости.
Стас так и не понял тогда: серьезно говорит однокурсник или прикалывается.
– Как у тебя все гладко получается!
– Ты бы слушал да на ус мотал, пока я жив. Чтобы знал, что говорить, если вызовут на ковер. Там надо базар фильтровать! А то брякнешь не то, у кого мы тогда будем списывать?
Фонарь тускло освещал проталины на асфальте, облезлую скамейку у подъезда, покосившуюся урну. Стас поднял голову и почему-то вздрогнул. Перед глазами светилась одна-единственная надпись – «Аптека».
Не сразу в голову пришла разгадка столь необычного рефлекса. Каких-то полчаса назад он в общаге беседовал с Яковом Блюмкиным, тот спешил поскорей закончить разговор, то и дело заглядывая в крохотную книжицу. Стас поинтересовался, попросил полистать.