Не знаю, какие эмоции в это время бушуют в птичьих сердцах, но, если на месте варакушки представить себе человека, то, увы, как говорится, варианты возможны.
И мой садовый приятель, двоюродный братец соловья, не стал исключением. Постепенно его песня теряла изящные коленца, становилась однообразнее и скучнее. Весь день он мог утомлять меня бесконечными предисловиями к своему музыкальному опусу, но так ничего толком и не изречь. Потом и вовсе всё сводилось к протяжному «фии-и-и-и» и ещё к негромкому пощёлкиванию, которые изредка слышались в зарослях до самого отлёта на юг. Я иногда подходил к туям, цокал языком по нёбу, потом свистел, как мне казалось, понятную варакушке фразу. С отчаянным упрямством вылетал на свист этакий Добрыня Никитич певчего птичьего господарства, вскидывался на проводе браво, по-воеводски: «Эх, щас рвану!» Да где там… Немое горло тщетно блуждало в поисках забытого языка, выдавливало редкий нестройный клёкот и тихие безыдейные свисты. Сокрушённый неродившейся песней молодец безгласно увядал. Отставной солист птичьего хора устало сидел на тросе, ища и не находя гармонию в беспорядочных моих подражаниях своему весеннему вокализу.
Тот первый год знакомства с варакушками по логике своей драматургии не мог закончиться без последнего перед зимней разлукой свидания. И мы встретились. Стояла середина сентября, время массового птичьего перелёта на юг.
Установилось ненастье. Грязные дикие тучи скользили по влажному небосводу, кружились и громоздились в кучи, как сбившиеся в аварии автомобили из старого чёрно-белого боевика. Отдыхали на проводах грачи, трещали и почему-то по-собачьи лаяли сороки, в лесополосе на границе садов и большого заброшенного поля на высоком сухом тополе мутными каплями висели вороны.
Все мои певчие друзья разлетелись, пообщаться было не с кем. Проходя около туй, я по привычке посвистел, поцокал языком по нёбу, и на провод взлетела небольшая пичуга. В видоискателе фотоаппарата был заметен синий нагрудничек самца варакушки. А я уже отчаялся с ним встретиться в этом году. Не знаю, был ли это варакушка, развлекавший меня минувшей весной, или случайный пролётный. Кочуют они поодиночке, поэтому всё могло быть. Понравились мои туи, вот и решил здесь передохнуть с дороги.
После линьки осенний самец явно проигрывал весеннему красавцу. Был бледнее, рыжее пятнышко на грудке оказалось совсем крошечным, чёрная окантовочка вокруг синего— тоненькая, зато ржаво-рыжий пояс, лежащий пониже чёрного ободка, заметнее и шире. Рыжая оторочка опрощала облик, терялась былая представительность. Если судить только по внешнему виду, то выглядел он солистом народного хора в районном Доме культуры. Утренняя морось усугубляла впечатление. Птах промок до последнего пёрышка. Казалось, он не хотел улетать из приютившего его сада, он плакал, и прощальная слезинка, а не холодная дождевая капелька повисла на остреньком клюве моего любимца. Я был безмерно рад осенней встрече: варакушка прилетел со мной попрощаться, значит, весной обязательно сюда вернётся.