– Ты цел, мальчик мой? – его встревоженный голос вывел меня из непонятного состояния. Мой боевой пыл сразу спал, голос предательски дрогнул:
– Все хорошо.
– Это не дело. Сегодня же поговорю с Чавусом. Пусть выделяет собак. Пару хороших обученных псов нам не помешают.
Я не стал говорить ему что таких собак в деревне нет. Трусливых дворняжек полно в каждом дворе, но при виде хищников, они первые убегут куда глаза глядят.
Подняв прутик, я поплёлся к своему излюбленному месту. Перед глазами все еще стоял волк, который смотрел на меня сначала как на добычу, а потом… показалось или в глазах хищника виднелся страх? А может быть удивление, смешанное с уважением? Бредовые мысли конечно, но ведь он отступил. При желании волк легко мог одолеть меня, перегрызть горло. Я для него даже меньше и легче крупного упитанного барана, которого он легко убивает челюстями и таскает в зубах пол дня. Ледяной страх пронзил мои внутренности, а затем подкрался к ногам. Они сделались ватными, тяжелыми. Я устало плюхнулся на траву, закрыл глаза. Грудь ходила ходуном, а кончики пальцев стыдливо плясали, управляемые легкой дрожью, словно марионетки.
Только к полудню мне удалось успокоиться, мысли о волках медленно отступили. Генри сидел рядом, раскладывая на траве еду. Он вытащил из походного мешка хлеб, вяленую рыбу, пару огурцов и огромную морковь. Люсьен собирала нам сегодня обед второпях, у нее срочный заказ. Много работы. Но я достаточно проголодался, поэтому на все это смотрел с нетерпением, сглатывая слюну.
– Налетай малец, – улыбнулся старик, разламывая булку хлеба напополам.
Мы приступили к трапезе. С нами ужинали муравьи, которые бегали туда-сюда, выбирая лакомства. Я, как обычно, набил рот едой и пытался все это пережевать. Генри, с выражением некоторой озабоченности, спросил меня:
– С тобой точно все в порядке?
Я лишь кивнул, сбрасывая муравья с куска рыбы. Он улетел в траву, но едва я вздохнул, как на руке тут же появился другой муравей. Неустрашимо он мчался к своей цели, но его сдуло потоком воздуха из моего рта.
– Сегодня необычный день. Особенный. Перемены.
– Перемены? – удивился я и посмотрел на отца.
– Перемены. В тебе.
– Это хорошо?
Генри не ответил, откусил огурец и уставился вдаль, где пастбища скрывались за горизонтом. Его лицо напоминало кору древнего дуба: темное и испещренное морщинами, оно воплощало задумчивость, а плотно сжатые губы подчеркивали озабоченность. Я разделил с ним это молчание. Мы просто ели, погруженные в свои мысли. Вокруг пели птицы, стрекотали кузнечики, а ароматы – от горьких трав до сладких цветов – смешались в воздухе и веселой гурьбой витали у моего носа.