– Ты вылечишь меня? – спросил он наугад. – Таков мой выигрыш?
– Я не целитель, – медленно произнёс Бен. – Ты выиграл не это.
– Так что же? – резко произнёс Фёдор и почувствовал, наконец, как холод от кафельного пола проникает через босые ступни и поднимается выше по телу. Его уже всего знобило. Подобрав ноги, он заполз обратно под одеяло.
– Возможность умереть человеком, а не амёбой, – ответил гость. – У тебя рак мозга, неоперабельный. Сегодня твоя последняя ночь.
Фёдор понимал, что должен испугаться или прийти в отчаянье, но лишь принял информацию к сведению. Как будто она была отдельно, и он сам – отдельно. То ли дело вещи, о которых он вспомнил, вот они действительно что-то значили.
– Завтра случится невозможное, необъяснимое наукой чудо: когда твоя семья придёт к тебе, ты узнаешь их лица и сможешь попрощаться, – Бен глянул на него из темноты, глаза его теперь светились как у кошки.
И, помедлив, повторил:
– Я не целитель. Я ангел хосписов.
Четвёрка гостей вышла в коридор, спустилась по лестнице в гробовом молчании и выползла в больничный двор, залитый луной. Лошадь, Нео и кролик сбились в кружок и шептались о чём-то, пока ангел, вытянувшись в струну, смотрел в небо.
Тело Бена, что он получил после смерти, старело, но медленно. И лицо – лицо было другим. Но история коротенькой жизни как будто сохранялась где-то, перейдя и на это новое тело. «Метки» на нём оставались теми же – шрам над ключицей, ожог на левой ступне и незаживающая до конца рана в животе, из которой торчал призрачный металлический прут. Заметить его можно было только в свете луны, так что Бен при людях держался от неё подальше, потому и оставался тёмен лицом.
– Шеф, пора и честь знать, – напомнила лошадь, вдоль нашептавшись с остальными.
Бен и Нео уселись на неё верхом, а белый кролик решил спрятаться от ночного холода в кармане плаща Избранного.
– Ты смухлевал, – обвиняющее проржала лошадь, прядя ушами, отталкиваясь от бетонных плит больничного двора и взлетая вверх, к свету луны.
– Я же проиграл, – спокойно ответил ангел. – Где ты видела такой мухлёж?
– Вот я и удивляюсь. Ты смухлевал, чтобы проиграть. Он не вспомнил тебя.
– И что с того?
– Он не попросил у тебя прощения.
– Он не виноват, – медленно произнёс Бен, щурясь на полную луну, как иные – на солнце. – Я поскользнулся, он не смог удержать. Мы были детьми. Я сам пошёл на эту стройку, мог ведь и отказаться.