Алекс моргает: боли нет совсем. Боль – сука такая, но проходит. Проходит.
Юра разворачивается к ним. На его груди и животе – те же пятна, очки вросли в кожу, как будто что-то втянуло их туда, а лицо плавится, теряя привычные очертания, приобретая новые. Нос удлиняется и заостряется, подбородок съезжает вниз, на нём пробивается ярко-красная, жёсткая щетина, щеки вваливаются, брови выпадают, глаза желтеют, вытягиваются в стороны, губы толстеют, уши покрываются бурым мехом. И медленно, раздвигая рыжеющие волосы, к небу вздымаются из головы два острых, ослепительно алых рога.
Он поднимает левую руку: пальцы на ней срослись попарно, указательный со средним, безымянный с мизинцем, а на большом растёт длинный, похожий на кинжал коготь.
Юстас открывает рот, и они видят чёрный раздвоенный язык. Кажется, Юра пытается что-то сказать, но слов не слышно, только поднимается ветер и где-то далеко раздаётся грохот, будто обрушивается лавина.
Он делает шаг назад, идёт на цыпочках, сгибая колени не в ту сторону, забирается на книгу, не сводя взгляда с Алекса, протягивает левую руку в последней мольбе. Правая висит безжизненно, болтается, ударяя его по бедру. От страниц идёт дым.
Книга закрывается, то ли прихлопывая то, чем стал Юра, то ли всасывая его в себя, и погружается под землю, почва смыкается над ней, и наступает тишина.
– Почему? – тихо произносит Ирма.
Алекс замирает. Ирма стоит спиной, но видно, что она плачет: плечи её слегка вздрагивают, слышны тихие всхлипывания.
Она догадалась, понимает Алекс.
Вообще, Ирма догадывается не всегда, но всё же часто. Тогда, единственная из всех, она вспоминает, как они здесь оказались. Но так рано этого ещё не происходило.
– Почему? – повторяет она, оборачиваясь. Алекс видит тонкие дорожки слёз на её щеках. – Это наказание? Возмездие? Из-за случившегося… из-за того…
Алекс мягко кладёт руки ей на плечи и разворачивает: нет больше холмов, небо хмурое, накрапывает дождь. Во все стороны тянет пустая, тёмная степь. Но в десятке шагов впереди стоит виселица, доски помоста слегка подгнили, вместо верёвки – свитые провода.
Ирма дрожит, и Алекс знает: сейчас это случится. Последнее воспоминание, то самое, которое отвечает на вопрос «Почему?». А затем она поднимется на помост и сама наденет петлю на шею.
Ирма, как обычно, морщится, кривит губы, трясёт головой, но не может избавиться от проникающих в мысли образов. Алекс знает, какое воспоминание должно прийти: Ирмы не было на «фазенде» те три дня. Она появилась в последний вечер и тогда узнала, что там творится.