В ответ, она, преодолевая внутреннее сопротивление, поделилась с ним своими переживаниями по поводу социального проекта – комплекса доступного жилья для малоимущих семей. Говорила о моральной дилемме, разрывающей её изнутри: как смириться с тем, что, добившись успеха и признания, она не в силах помочь всем нуждающимся, не может искоренить несправедливость и неравенство, которые так болезненно ощущала с самого детства.
Кенан слушал внимательно, не перебивая, впитывая каждое её слово, задавал вдумчивые вопросы, стараясь понять глубину её терзаний. Его поддержка, тактичность и искреннее сочувствие были для неё бесценны, словно бальзам на кровоточащую рану.
Постепенно, словно под влиянием вина и доверительной атмосферы, разговор коснулся её прошлого, её детства. Кенан, не давя и проявляя деликатность, мягко, но настойчиво расспрашивал о происхождении шрама, который украшал её руку. Она почувствовала, как внутри всё сжимается, как болезненные воспоминания поднимаются со дна души, грозя захлестнуть её. Но, к её собственному удивлению, она смогла рассказать ему немного больше, чем обычно.
Аврора вздохнула, и воспоминания захлестнули её с новой силой. Она словно снова оказалась в той квартире, где провела детство. И в ушах её зазвучал собственный, детский голос, который она словно услышала заново:
«Мама… почему здесь так холодно? Не от сквозняка, а… внутри. Почему у нас всегда так неуютно? Как будто здесь никто не живет, а просто переночевал… А когда ты уберёшься? Ты же обещала, что сделаешь хоть что-нибудь, чтобы не было так… пусто. Но ты просто смотрела телевизор. Ты даже не смотрела на меня…»
Она замолчала, словно испугавшись собственных слов. Сглотнула комок, подступивший к горлу, и продолжила, уже тише, почти шёпотом:
«А потом я поняла… что это не дом. Это просто место, где мы спим. И едим, когда есть что. А настоящего дома у меня никогда не было. И не будет.»
Она провела рукой по щеке, стирая невидимую слезу. Слова, вырвавшиеся из глубин памяти, причинили ей физическую боль. Она помнила, как часто повторяла эти слова в детстве, пытаясь достучаться до матери, но та оставалась равнодушной к её страданиям.
Она заметила, как нахмурились его густые, темные брови, как сочувствие и неподдельная боль отразились в его глубоких, карих глазах. Он осторожно, словно боясь причинить ей боль, коснулся её шрама своими тёплыми, сильными пальцами. Его прикосновение было нежным и успокаивающим. «Это часть тебя, Аврора», – прошептал он, глядя ей прямо в глаза, – «Но ты не должна позволять этому прошлому определять твоё настоящее и тем более – диктовать твоё будущее».