Брехт - страница 3

Шрифт
Интервал


За шахматной доской под сенью груш.
За книги тебя враг изгнал, который
Неутомимо мучит наши души[7].

Как писала Арендт, он «отреагировал на известие о смерти Беньямина, сказав, что это первый настоящий ущерб, который Гитлер нанес немецкой литературе»[8].

Беньямин отстаивал право на дружбу с Брехтом перед своими амбициозными друзьями, когда писал, например, что «согласие с работами Брехта [является] одним из важнейших и наиболее укрепленных пунктов моей позиции в целом»[9] или что произведения Брехта – «первые – хорошо понятные: поэтические или литературные – за которые я как критик выступаю без (публичных) оговорок, потому что часть моего развития < … > произошла в моем взаимодействии с ними»[10]. В период с 1930 по 1939 год он написал 11 законченных текстов о Брехте, кроме того, известно о 16 сохранившихся дневниковых записях об их беседах и 12 письмах, его комментариях к стихотворениям Брехта и различных примечаниях, прямых и косвенных цитатах из него, и упоминаниях его идей в исследованиях о Кафке и Бодлере, статье «Учение о подобии», эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»[11], «Автор как производитель» и в тезисах «О понятии истории». Вероятно, у Беньямина был и нереализованный план книги о Брехте. Вообще дружбу Б & Б можно еще назвать историей неосуществленных проектов – это замысел журнала «Кризис и критика», «Международное общество материалистов, друзей гегелевской диалектики», план судебного процесса «против Фридриха Шиллера», текст о Хайдеггере, которого они планировали совместно «разгромить», и, наконец, идеи общего детективного романа и нескольких книг[12].

В содержательном плане Брехт и Беньямин понимали друг друга гораздо лучше Адорно и Шолема, особенно если это касалось социально-онтологического и антропологического статуса, политической природы искусства. Поэтому когда Гретель Карплус (будущая жена Адорно) сплетничала о «неискренности» Брехта, а «верные друзья» пытались спасти Беньямина от якобы исходившей от Брехта угрозы, выражаемой в искажении «объективной реальности»[13], это было, мягко говоря, некорректно. Теория искусства, разделяемая и во многом разрабатываемая обоими авторами параллельно и во взаимовлиянии, оспаривала как раз характерную для него иллюзорность, «прекрасную видимость», или фикциональность. Продуктивный, конструктивный и критический характер искусства был тем вектором их развития, который объединял Беньямина и Брехта с русскими футуристами, конструктивистами и фактографами круга ЛЕФа, и прежде всего с Сергеем Третьяковым, с идеями которого Беньямина познакомил именно Брехт.