Но в мире оказалась не только мать. Мир населяло, как оказалось, множество субъектов, с которыми Ульяне, по мере взросления, приходилось всё больше взаимодействовать. Поначалу она стала искать отражение в каждом, с кем встечалась. Во всех. Но не все давали хороший отблеск. Далеко не все. Были такие, которые вызывали недоумение и гнев. И Уля училась их избегать, чтобы не раниться об отсутствие положительного ответа. Некоторые отражали какую-то гадость, которой Уля никак не могла быть. Некоторые не отражали ничего. Таких было очень мало, единицы. Но это были для неё самые страшные люди – в их глазах она видела ужасное. Черную пропасть. И научиться обходить их она так и не научилась. Её локаторы их не обнаруживали как потенцинциально опасное явление.
Лучше всего контактировали веселые энергичные люди. Они наполняли Улю своей энергией, делились с ней щедро и бескорыстно, и она поняла, что так и должно быть, так и нужно, ей должны давать, потому что она… особенная. Не такая как все. У нее есть секрет, которого нет ни у кого из окружающих. Ни у одного человека нет такого пленника, сидящего в изоляторе да ещё и на вечном поселении… И потому нет такой … такой умопрачительной свободы и такого огромного необъятного мира, и он весь принадлежит ей, только ей одной. Она легко заселялась в разум такого человека, они были открыты и легко доступны. У Ули больше не было родного дома. Но ей стали доступны многие другие дома, и отсутствие своего не беспокоило её теперь совершенно…
***
Доктор, порассмотрев на стене ковры,
Через меня, сообщил мне, что нет дыры.
Мама навешала елочной мишуры.
Папа велел мне стыдиться своей хандры.*
ОНА, конечно, бунтовала. Не сразу поняла, глупенькая, что от Ули пощады не дождешься, и если эта женщина что-то решила, хотя бы и в своём пятилетнем возрасте, то решения своего не переменит. ОНА пыталась вмешиваться в её, Улину, жизнь, чего она не позволяла теперь никому! Достаточно там мать свои порядки установила, хватит. Теперь она сама будет командовать. И собой, и другими. Но были моменты, когда контороль Ули ослабевал. Она становилась вялая и беспомощная, искала поддержки и внимания у каждого, кто ей попадался в то время. И показалось ей, что это вот настоящее. Что дальше будет любовь, счатье и много радости – награда ей за долгие мучительные труды и самоограничения, наложенные на себя во время веселых для всех остальных студенческих лет. Она влюбилась. И не как обычно, с простым интересом и поиском исключетельно выгоды от данных отношений – а прямо как у людей, со страданиями, навязчивыми мыслями и непрекращающимся нервным спазмом. Не сомневалась ни минуты, что это было ЕЕ влияние. И она дала слабину, позволила всему этому случиться, позволила надежде одержать верх над трудом и опытом…