Давайте перейдем к более сложному случаю – патологическому накопительству или хордингу.
Понятие хординга входит в Международную классификацию болезней как патологическое накопительство или силлогомания. Также хординг иногда называют «синдромом Плюшкина» – помните, у Гоголя в повести «Мертвые души» был такой персонаж, очень скупой помещик?
«Отворивши эту дверь, он наконец очутился в свету и был поражен представшим беспорядком. Казалось, как будто в доме происходило мытье полов и сюда на время нагромоздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломанный стул, и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. Тут же стоял прислоненный боком к стене шкаф с старинным серебром, графинчиками и китайским фарфором. На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов…» [1]
Иными словами, Плюшкин:
а) ничего не выбрасывал
б) приносил в дом уличный мусор, даже ржавый гвоздь или глиняный черепок
в) складировал все в одну кучу, не разбирая и не пытаясь извлечь какую-то пользу из собранных вещей.
Кстати, Гоголь еще не просто талантливо описал хордера до того, как это слово вошло в повседневный язык, но и упомянул о причинах, из-за которых прогрессирует патологическое накопительство:
«А ведь было время, когда он только был бережливым хозяином! был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости.<…> Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними мелких забот, перешла к нему. Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее. На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром… <…> Наконец последняя дочь, остававшаяся с ним в доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств. Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости…» [1]