– Ты убьёшь меня? – Она меня знает, похоже, а вот я её – нет.
– Точно не сейчас. В данный момент с точностью до наоборот – я спасаю твою жизнь. – Не трогаю её и почти не двигаюсь сам, её мышцам нужны две минуты, чтобы вернуть чувствительность, а мои движения могут вызвать у неё панику. – Кто здесь был?
– Никого. – Крутит головой и несмело поводит плечами.
– С момента, как ты уселась за этот стол?
– Да. – Ёрзает на стуле, шевелит ногами. – Никого не было.
– Не вставай, пока не сможешь нормально шевелить пальцами ног. – Наклоняюсь и смотрю в глаза. – Ты знаешь, что с тобой сделали?
– Нет. – Она слегка вздрагивает. – То есть да – меня парализовало, я вообще не могла двинуться, но при этом всё понимала и слышала. Что это было?
– Потом расскажу. – Под локоть помогаю подняться.
Одним взглядом оцениваю листок, лежащий перед ней, затем смотрю на обложку папки в которую он вставлен. Даже не удивляюсь – именно за этой информацией я пришёл. Папочку забираю с собой. На её вопросительный взгляд небрежно обмахиваю её этой папкой:
– Дочитаем вместе.
Аккуратно придерживаю за талию, так как идёт не очень уверенно, но сумочку не забывает. Выходим из здания без проблем, мой автомобиль припаркован прямо у входа.
– Откуда ты знаешь, кто я? – Задаю вопрос, когда мы трогаемся с места.
Она сидит не двигаясь, будто снова попала под действие этого фермента под вычурным названием Финесс.
– Я журналистка и веду расследование о странных смертях. – Голос настолько безэмоционален, что я ей не верю.
Вполне возможно, что она сказала правду до последнего слова. Только вряд ли это вся правда. Самый надежный способ обмануть – сказать правду. С нужной интонацией, скрыв лишние детали или же просто сказав так, чтобы в неё не поверили.
Через десять минут мы въезжаем во двор, очень большой и очень хорошо огороженный. Когда автоматические ворота закрываются, с улицы невозможно заподозрить одно из наиболее защищенных мест в Москве – любой взгляд даже не задержится на достаточно ветхих и непримечательных двориках эпохи позднего социализма. Иллюзия и зона отворота внимания просто отбивает всякое желание посмотреть на такую убогую серость во второй раз.