Семь утра. Уличные шумы только настраиваются, замедляемые воскресной ленью. До настоящего гомона ещё несколько часов, но уже слышатся отдельные голоса, крики водоноса и прочих торговцев: свежий салат, ленты задёшево, улитки. Можно узнать скрип тележек, которые едут на ближайший базар, галоп извозчиков, развозящих последних господ после бала, их окрики:
– Берегись! Дорогу!
Им отвечают другие голоса, мешаясь с мычаньем коров, блеянием овец и коз и стуком копыт старых лошадей, что степенно шагают по мостовой к скотобойням на улице Сицилийского Короля.
Необычайно чуткое ухо Альмы выхватывает каждый звук, отделяя его от других. Совсем близко – шаги соседей в их крошечных квартирках, ребёнок плачет, дом пошатывается, когда сходят по лестнице, две курицы отчаялись в прицепленной к крыше клетке, внизу на улице Белых Плащей спорят в длинной очереди в булочную. Она слышит котов, барабаны, мелькнувший вдали звук флейты, нескольких чаек в небе над городом. И наконец всё заглушают колокола. Они отмеряют часы, половину часа, четверть, возвещают о службе в церкви, похоронах, крещении, венчании, о войнах и мире. Бессчётные колокола ещё не знают, что скоро их, один за другим, переплавят на монеты и пушки. Но пока что воскресным утром они трезвонят вовсю, трезвонят стократно, потому что вокруг комнатушки тридцать церквей и монастырей, не считая больниц, ратуши, а ещё бубенцов слепых и точильщиков ножей.
Альма осторожно вылезла из-под застиранной, почти прозрачной простыни. Она сидит на краю кровати, ступни касаются пола. Внутри у неё расправляется дар её народа око: мета охоты. В общем гуле она различила голоса со стороны двора. Склонив голову, Альма вслушивается. Слов в разговоре не разобрать. Однако того, как их пытаются спрятать, нарочно приглушить, притушить, хватило, чтобы выдернуть её из постели.
Но вот голоса смолкли. Послышался стук подъездной двери, дрогнули неплотно пригнанные стёкла.
Альма оборачивается. Кладёт ладонь на плечо спящей Сирим. Никакой реакции. Альма сжимает плечо.
– Сирим…
Девочка поворачивается, жалобно простонав. Неизвестно, из каких далёких грёз она возвращается.
Сирим трёт нос. Возможно, она спала в своём глиняном дворце на берегу реки, положив голову на колени матери и зарывшись лицом в складки платья и белые хлопья жасмина.