Потом его взгляд перешел на Мстислава, его любимого сына, наследника, которого больше нет.
– Как я мог допустить твою гибель? Как я мог не защитить?
Боль сжала его сердце.
Он посмотрел на Дарину, маленькую девочку с сиреневыми глазами, полную надежд и мечтаний. Теперь она выросла, но будущее ее туманно и непредсказуемо.
– Смогу ли я обеспечить тебе достойное правление? Смогу ли я защитить от врагов?
Филипп почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он провел рукой по портрету, словно пытаясь коснуться лиц своих близких.
Мужчина погрузился в воспоминания.
Утро было серым и промозглым. Редкий туман цеплялся за верхушки деревьев, словно призрачные руки, тянущиеся к земле. Князь, закутанный в темный плащ, брел по узкой тропинке, ведущей к храму. Его шаги были медленными и тяжелыми, словно он нес на себе всю тяжесть мира.
Святилище возвышалось над поселением, словно каменный страж, оберегающий покой своих прихожан. Стены его, сложенные из грубого камня, были покрыты кое-где мхом, словно напоминая о бренности всего сущего. Внутри царил полумрак, пронизанный лишь слабыми лучами света, проникавшими сквозь узкие окна.
В воздухе витал запах ладана и воска, смешиваясь с терпким ароматом старого дерева. Иконы, украшенные позолотой и драгоценными камнями, мерцали в полумраке, словно напоминая о вечном и незыблемом.
Поп Феодосий встретил государя у входа, поклонившись в знак уважения. Его молодое лицо излучало спокойствие. Он повел Филиппа в исповедальню, небольшую темную комнату, где можно было излить душу и получить отпущение грехов.
– Грешен я, Феодосий. Обманывал себя… Утешал, будто поступаю правильно. Алисия – целительница, сильная духом, сама справится. Я же, думал, должен остаться с детьми, служить своему народу, исполнять долг государя. Думал, что долг важнее чувств… Как же я ошибался!
Он замолчал, и в полумраке церкви слышалось лишь его тяжелое дыхание.
– Теперь вижу, как я заблуждался! Моя супруга там совсем одна, в чужих землях, лицом к лицу со смертью. А я… а я предал её, оставив на произвол судьбы! И сына своего не уберег… Мирослав… Он ушел, а я… Я не предвидел этого. Словно проклятье какое на мне. Всех, кто мне дорог, я теряю.
Священнослужитель молча слушал, его лицо оставалось бесстрастным. Когда государь закончил, он тихо произнес: