Погруженный в размышления, я заметил, как один из участников эксперимента, молодой человек, стал чаще проявлять признаки самосознания, которого мы не ожидали на этом этапе. Он начал помнить отрывки своей жизни до того, как попал в нашу лабораторию. Это внесло смятение в мой разум: если он сумел пробудить воспоминания, значит, наш контроль не так безупречен. Я поделился своими наблюдениями с другими членами команды, но получил лишь холодные взгляды. Никто из них больше не задавался вопросами морали, следуя исключительно указаниям Главного компьютера. Наши дискуссии за закрытыми дверями стали тише, в голосах ученых зазвучал ледяной расчет. Мы понимали, что с каждым днем контроль над событиями ускользает из наших рук. Больше делая упор на данные и их обработку, коллеги, казалось, забыли о человеческой стороне наших подопытных, как и я сам. Еще одной скрытой тревогой оставалось то, как долго мы сможем удерживать этот проект в тайне от общественности. Доклады главе корпорации звучали слишком оптимистично, и не все участники эксперимента могли смириться с реальностью, которую они ощутили на себе.
Со временем, главный диалог о проекте стал перемещаться в сторону его расширения. Предлагались более массовые испытания, что вселяло ужас в мою душу. Не знал, смогу ли я дальше участвовать в экспериментах, где инновации идут вразрез с моими принципами. Однако внутренний долг и боязнь сложных последствий остановки эксперимента удерживал меня здесь. Я прекрасно понимал, что попытка сообщить все во внешний мир о происходящем, грозит мне не только потерей карьеры, но и самой жизнью.
Однажды, сидя в лаборатории поздно ночью, я услышал тихий стук в дверь. Это был Анхель – единственный из коллег, с кем у меня оставались доверительные отношения. Он выглядел обеспокоенным и жестом предложил мне следовать за ним. Мы направились в уголок здания, куда редко заглядывали камеры наблюдения Главного компьютера. Заглушив окружающие звуки, Анхель понизил голос и сказал:
– Я думаю, что мы зашли слишком далеко. Я нашел доказательства того, что один из наших испытуемых развивает автономное мышление и даже протоколы безопасности не могут его остановить. Не знаю с чем это связано.
Эти слова эхом отразились в моем сознании. То, что начиналось как научный эксперимент, теперь напоминало нечто более зловещее. Мы оба понимали, что каждый отчаянный шаг вперед только увеличивает опасность, но вопрос, как мы могли бы остановить эту махину, оставался без ответа. Если даже один из участников смог обойти жесткий контроль, что может произойти, если эта способность проявится у других? Наши опасения множились, как тени в темноте, и мы решили, что пора предпринять действительные шаги.